Уместно ли на сцене крестное знамение? Ответ пастырей XIX века

У отца Иоанна Кронштадтского:

Всем хорошо известно, как дорого время для этого высокочтимого пастыря, с самого раннего утра и до поздней ночи занятого разъездами к чающим его молитвы и слова утешения.

Поэтому можно себе представить, с какими затруднениями пришлось нам добиться удобной минуты побеседовать с ним об интересующем нас вопросе.

Мы его спросили:

— Возможно-ли, батюшка, допустить, чтобы актеры в театре, на сцене, исполняя какую-нибудь роль, творили крестное знамение?

Отец Иоанн быстро и отрывисто (как и всегда говорит он) ответил:

— По-моему… не следует…

Затем он немного задумывается и как будто вопросительно взглядывает на нас.

— Мы спрашиваем это потому, — продолжаем мы, — что актеры в пьесе «Власть тьмы» несколько раз крестятся.

Отец Иоанн выходит из задумчивости и произносит:

— А с другой стороны нельзя русскому человеку запретить креститься, где-бы то ни было.

— Да, если он сам молится. Но ведь тут актер, исполняя роль, делает изображение крестного знамения. Как вы на это смотрите, батюшка?

— Это новый вопрос. Как сразу на него ответить… А вы для чего это спрашиваете?

Мы объясняем причину:

— Хотим разъяснить этот вопрос в газете, потому что есть два мнения по этому поводу. Желательно знать, кто тут прав.

Почтенный пастырь, полный кротости и смирения, с каким-то особенным добродушием в очах проговорил:

— Так… так… только смотрите, братцы, чтобы это было все мирно!

Великие слова кроткого пастыря!

Даже там, где приходится защищать церковь и ее обряды, он заботится о мире и спокойствии.

— Во всяком случае, вы полагаете, что креститься на сцене излишне? допытываемся мы.

— Повторяю, это вопрос серьезный… Вот что… Вы посоветуйтесь еще с кем-нибудь, ответил отец Иоанн.

— Ну, а ваше, батюшка, окончательное мнение?

— По-моему, не следует…

Мы долее не смели отрывать драгоценное время дорогого пастыря и ушли, решив поступить по его словам и посоветоваться с кем-нибудь ещё.

У протоиерея П. А. Смирнова:

Протоиерей Петр Алексеевич Смирнов, настоятель Исаакиевского кафедрального собора, почетный член Московской духовной академии, член учебного комитета при Святейшем синоде и редактор «Церковных ведомостей», выслушал наш вопрос в полном изумлении.

Он сидел в покойном кресле за письменным столом, на котором лежали оттиски корректурных листов «Церковных ведомостей». В белом подряснике, с белой серебристой бородой и такими же волосами он производил впечатление древнего пастыря, к которому всем открыта дверь за советом и разъяснением.

Мы повторили свой вопрос.

— Можно ли актерам в пьесах делать жест, изображающий крестное знамение?

На наш вопрос отец Пётр задаёт сам вопрос:

— Да разве это делается?

— Да в пьесе «Власть тьмы» Толстого артист, изображая мужика, выходит на сцену и крестится.

— Это противно всему!

— Вы так думаете?

— Да как же иначе. Мы вообще возмущаемся, когда в пьесах на сцене выставляют монахинь или иноков. А тут вдруг великий символ нашего спасения выставляется напоказ перед публикой.

— Но ведь актёр делает крест тогда, когда этого требует роль.

— Всё равно. Ведь это лицедейство? А в лицедействе крестное знамение не должно быть употребляемо.

— Быть может, это допущено ради имени великого автора?

— Никак не может быть допущено… Крест есть таинство, т. е. через него мы совершаем таинство, а потому зря его употреблять нельзя.

— Итак вы совершенно против крестного знамения на сцене, где бы оно ни было применено?

— Совершенно. Ведь это лицедейство… Лицедейство.

Мы собирались уже уходить, когда отец протоиерей сказал:

— Вы что же хотите возбудить этот вопрос?

— Да.

— Возбудите, непременно возбудите… Этим вы сделаете доброе дело… Бог вас благословит…

— Только дело в том, что в публике существуют два противоположных мнения.

— По-моему, только одно быть может мнение, что этого делать не следует. И когда вы возбудите этот вопрос, мы будем вам благодарны.

Когда мы стали прощаться с отцом протоиереем, он поднялся со своего места и, благословляя, произнес:

— Ещё раз, да благословит вас Бог на доброе дело!

С этим пастырским благословением мы и ушли от почтенного настоятеля Исаакиевского кафедрального собора.

У протопресвитера И. Л. Янышева:

Имя духовника Их Императорских Величеств, бывшего ректора Петербургской духовной академии, Иоанна Леонтьевича Янышева хорошо известно далеко за пределами нашего государства.

Его голубая гостиная украшена величественными портретами Царственных Особ. Мы начинаем беседу с своего обычного вопроса:

— Можно ли употреблять в пьесах крестное знамение?

Пастырь на это отвечает:

— Мне кажется этот вопрос совершенно неважным и очень маленьким. По-моему, следует внимательно относиться к самому духу пьесы, а не к какой-нибудь из её деталей. Если пьеса нравственна, если она не идет вразрез с толкованием христианского учения, если она трактует о добродетели и поучает народ всему доброму и возвышенному, то почему же в ней нельзя допустить крестного знамения?

— Но, однако, находятся люди, которые видят в этом кощунство.

— Эти люди, значит, обращают больше внимания на мелочи, упуская из виду главную суть вещей. Это все равно как у меня некто допытывался, чтобы я ему сказал, какой такой у нас, у православных, «греческий крест»? Конечно, я ему объяснил, что не всё ли равно, какова форма креста. Как хотите, сделайте перекладину, все равно будет крест; и что суть православия вовсе не в отличии креста, а в правильности понимания христианского учения. Так и здесь: если позволено употреблять на сцене имя Христово, если позволено клясться, то что такое значит перекреститься, но уместно.

— Всё-таки отцы Церкви восставали против театральных зрелищ…

— Так это восставали против языческих зрелищ. Там и пьесы были языческие, и сочиняли их язычники, и идолы были… а теперь театр совершенно не то… Театр это отдых… И потому надо стремиться, чтобы давались пьесы поучительные, нравственные, и тогда мы и отдыхать будем с пользой… Вы хотите знать моё искреннее мнение?

— О, конечно.

— По-моему театр должен быть помощником Церкви. Он должен продолжать воспитывать народ и преподавать ему те же истины христианского учения, как и Церковь, только другим способом. Я вам больше скажу: театр — это параллель церкви… Всё равно как добродетель духовная и добродетель гражданская: они связанны между собой тесно. Одно вытекает из другого. Ну, возьмём хотя бы «мужество». Мученик, страдая за веру, выказывает мужество. И каждый из нас может выказать мужество в гражданском деле. Так и театр. Церковь проповедует добродетель, и на обязанности театра лежит та же самая проповедь.

— Итак, по вашему мнению в пьесе серьёзной и нравственной может уместно употребляться изображение крестного знамения.

— Разумеется.

— В таком случае позвольте вас спросить определённее. Речь идёт о «Власти тьмы» Толстого. Уместно-ли в ней креститься актёрам?

— Ведь они изображают мужиков? Русских простых мужиков?

— Да.

— Ну, а какой же русский мужик войдёт в избу не перекрестившись? Это было бы неестественно, ненатурально.

— Артист, изображающий дядю Акима, каждый раз, входя в избу, крестится.

 — Тем более это богобоязненный мужик. Не естественно-ли, если, где нужно, он перекрестится? Представьте вы себе, что на сцене изображается русский мужик. И с него снимают рубашку… а под рубашкой не было бы креста? Разве-бы это был русский человек? Нельзя снять крест с мужика!

 — А что вы скажете о самой пьесе «Власть тьмы»?

Уважаемый пастырь ответил издалека:

— Мне лет очень много. Я воспитывался на Державине и Жуковском. Век романтизма. И когда появился Пушкин, нам людям того времени, он казался странным. Его новая поэзия далека была от прежней поэзии. Затем явился Гоголь. Того мы сразу тоже не могли переварить. Я долго не мог свыкнуться с его иронией и сатирой. Это, казалось, было «не человеколюбиво». Только через много лет мы оценили всю прелесть его «Мертвых душ». Потом то же самое было и с Достоевским. А теперь очередь настала для «Власти тьмы». Может быть, мы когда-нибудь привыкнем к такому реализму.

— А теперь?

— А теперь я нахожу вообще, что это пьеса грубая. Вот поэтому-то я и говорю: «смотреть надо в самую суть представления, а не на отдельную какую-нибудь мелочь. И человек с узким и односторонним взглядом на предметы, это — фарисей, процеживающий комара.

Уважаемый протопресвитер после этого коснулся заграничных «мистерий», очевидцем которых он сам был не раз, и заметил, что с первого раза, конечно, это кажется очень странным, но затем он указал, какое высоконравственное значение имеют эти религиозные мистерии в народе.

На этом мы закончили нашу беседу с многоуважаемым пастырем.

У протоиерея А. А. Лебедева:

Недавно поправившийся от серьезного недуга настоятель Казанского собора и член учебного комитета при Св. Синоде протоиерей Александр Алексеевич Лебедев встречает нас бодрым и здоровым.

От души поздравив его с выздоровлением, мы обращаемся к нему с вопрсом:

— Можно-ли допустить крестное знамение на сцене?

Отец Александр переспрашивает нас:

— То-есть, чтобы актёр только ради комедии крестился?

— Да.

— Конечно, нельзя.

— Если даже, то лицо, которое изображается актёром, в ту минуту и в жизни крестилось бы?

— Всё равно.

— А между тем в драме Толстого «Власть тьмы» артист, выходя на сцену в роли деревенского мужика, крестится и делает поясные поклоны?

— Это профанация религиозных обрядов!

— И ничего нельзя, батюшка, найти в защиту этого действия?

— По-моему, ничего. В постановлениях Вселенских соборов ясно показано разграничение между Церковью и публичными зрелищами.

Отец протоиерей достаёт книгу и читает:

«6-й Вселенский собор, правило 51: Если мирянин войдет туда, где бывают разные зрелища, то он отчуждён будет от Церкви».

— Видите, как строго смотрели в древности на театр, говорит отец Александр и тут же добавляет: конечно, тот древний театр и нынешний театр не одно и тоже. Зато посетители театра и не отчуждаются от Церкви, но всё-таки надо положить известную границу возможного.

На этом м ы расстались с почтенным настоятелем Казанского собора.

У протоиерея В. Г. Рождественского:

Со своим обычным вопросом обратились мы к профессору богословия спб. университета протоиерею Василию Гавриловичу Рождественскому.

Он некоторое время помолчал и, как-бы раздумывая о чем-то, несколько раз повторял: «Да… да… да».

Потом он произнес:

— Вы говорите, что актер на сцене крестится вследствие такого указания автора в роли?

— Да.

— Но при каких же обстоятельствах автор заставляет его креститься?

— Когда он входит в избу.

— Это вполне понятно. Ведь артист, исполняя какую-нибудь роль изображает известное лицо… известного человека. Он, так сказать, является воплощением того лица, которого хочет изобразить автор. И если этот изображаемый артистом человек в известную минуту по ходу пьесы и по сюжету был религиозно настроен и чувствовал потребность сотворить крестное знамение, то и актёр может в этом случае перекреститься.

— Таково ваше мнение?

— Непременно. Совсем другое дело, если крестное знамение будет употреблено ради того, чтобы вызвать смех в публике, или, так сказать, ни к селу, ни к городу. Это будет уже кощунство.

— Но в публике существуют два совершенно противоположных мнения.

— Я думаю, надо иметь слишком узкий взгляд, чтобы видеть в этом зло. Даже апостол Павел сказал: «Все возможно, но не всё в пользу». И дальше говорится там: «Мне всё возможно, если только это возможное не обращу себе во вред». Иными словами сказать: всякое дело можно повернуть в две стороны: в хорошую и в худую… Посудите сами: ведь это такой симпатичный обычай русского человека молиться Богу при в ходе в комнату. А между тем он совершенно выходит теперь из употребления. И нам как будто странно, когда мы видим соблюдение этого прекрасного обычая. Театр должен пробуждать в нас добрые чувства. И если там разумно напоминают о чём мы позабыли, то разве это худо?

— Однако древние отцы Церкви строго относились к зрелищам.

— Зрелища древности и теперешний театр ничего общего не имеют. Теперь в театре культивируется искусство, а Церковь никогда не отворачивалась от искусства. Во всяком случае, по-моему, надо выбрать одно из двух: или причислить театр к языческим зрелищам и налагать эпитимию на всех посещающих его, или смотреть более широко на дело.

Отец Василий опять немного задумывается и продолжает:

— Да, да… да… Бывают, конечно, такие вопросы, которые сразу кажутся ужасными. А в сущности, ничего ужасного нет. Вы о какой пьесе говорите это?

— О «Власти тьмы» Толстого.

— Ну, вот… Ведь насколько я помню эту драму, в ней Толстой бичует тьму, бичует зло… Почему же в ней неуместно изобразить симпатичный русский обычай?

Мы поблагодарили отца протоиерея за разъяснение; при прощании он задал нам следующий вопрос:

— Да неужели эта сцена, когда крестятся, сильно шокирует?

— Она кажется только очень странной, так как до сих пор этого не было.

— По-моему, тут ничего нет предосудительного.

Мы ещё раз поблагодарили отца Василия и ушли.

У священника Ф. Н. Орнатского:

Председатель общества распространения духовно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви и редактор журнала «Духовный вестник» отец Философ Николаевич Орнатский с большим вниманием отнесся к нашему вопросу.

— Я полагаю, что творить крестное знамение на сцене не подобает. Ведь мы крестимся тогда только, когда молимся. Мы крестом дополняем наше внутреннее религиозное настроение. Мы осеняем себя крестным знамением, когда у нас является потребность молиться. Но ведь актёр на сцене перед публикой не молится, а только «изображает». Значит, тут и креститься совсем лишнее.

— Но ведь не всегда, батюшка, мы крестимся в религиозном настроении. Тогда нельзя, значит, никогда без искренней внутренней молитвы творить крестное знамение?

— Совершенно верно. Бывают случаи, когда крестное знамение творится без молитвы. Например, законоучитель показывает детям, как надо делать крестное знамение. И тогда он, не молясь, изображает его. Но ведь в этом случае делается это с определенной целью и для пользы. А тут какая польза? Не все-ли равно будет для пьесы, если крестное знамение оставить в покое?

— Это делается во «Власти тьмы» Толстого, где изображается богобоязненный мужик, крестящийся при входе в избу.

— Всё равно. Ведь он не молится, а только лицедействует и креститься не следует.

— Однако, батюшка, в публике мнения разноречивы.

— Очень может быть, так как и вопрос сам по себе крайне интересен… Я его непременно подниму в «Духовном вестнике». Вообще мы стремимся к тому, чтобы как можно меньше приплетали религиозное к театру. В том же «Духовном вестнике» мы уже писали против «Ганнеле», а также против оперы Рубинштейна «Христос»… Теперь мы затронем этот любопытный вопрос…

— Итак ваше мнение — не следует креститься в пьесах?

Отец Философ кротким ласковым голосом отвечает на вопрос вопросом:

— Да и зачем это трогать?

И затем прибавляет:

— Я думаю даже, что это всякого должно коробить?

Так окончилась наша беседа с талантливым проповедником и ревностным распространителем религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви.

У протоиерея М. И. Горчакова:

Профессор спб. университета по кафедре церковного права и доктор богословия протоиерей Михаил Иванович Горчаков сидел, когда мы пришли, в своём кабинете, буквально заваленном книгами, брошюрами, бумагами, оттисками.

Просторная и большая комната в два окна. Большой письменный стол по средине: стол перед диваном и стол в углу — все это покрыто книгами и бумагами.

Сзади письменного стола громадная стена от пола до потолка занята полками, переполненными книгами.

Среди этих гор фолиантов мы начинаем беседу с почтенным отцом Михаилом.

— Нам хотелось бы разъяснить вопрос, возможно-ли допустить изображение крестного знамени актерами на сцене, как это делается в драме Толстого «Власть тьмы»?

— Креститься на сцене? Конечно нет. Зачем-же смешивать религиозные обряды и театральное представление. Ведь были же отцы Церкви… люди очень умные… и очень образованные… Возьмем хотя бы Иоанна Златоуста. Это был и замечательный оратор, и громадного ума… Они все восставали против этого.

— Тогда, значит, не следует и совершать молебнов при открытии театров и окроплять их. В Москве был уже такой случай, что диакон воспротивился войти в театр для окропления.

— Ну, это уже крайности. Освящается театр всё равно, как всякое здание. А что в нём будет происходить, — это уже не касается. Все равно, как мы освящаем какой-нибудь дом. Почём мы знаем, что в нём будет происходить. Нет. Я ведь вовсе не аскет. Но я только полагаю излишне трогать священные обряды на сцене.

— Ни в каком случае?

— Нет. Это противно духу христианского учения! Ведь, как хотите разбирайте, а всё-таки там фиглярство, значит не надо касаться религии.

— Таково ваше мнение, батюшка?

— Да. Это относительно вашего вопроса о крестном знамении. А о самой пьесе «Власть тьмы» я вам еще более скажу.

Отец Михаил нервно прошелся по комнате и сказал:

— По-моему, это в высшей степени безнравственная вещь. Это не драма, а убийство. И убийство кого-же? Младенца… Которых так любит наш русский народ! Эта пьеса не удовлетворяет ни нравственным, ни эстетическим требованиям. Напротив, — если публика идёт смотреть её, по моему глубокому убеждению, это доказывает упадок нашего нравственного уровня!

Отец протоиерей сел в кресло у письменного стола и прибавил:

— При этом я оговариваюсь, что я считаю Толстого величайшим поэтом и писателем… Но «Власть тьмы» его — произведение вовсе не подходящее, чтобы его показывать народу! Я знаком с произведениями Толстого. Вот и сейчас еще на столе лежит его недавний труд.

Наш почтенный собеседник показал при этом на один из последних томов сочинений графа Толстого и продолжал:

— Я даже вот вам что скажу: Толстой ввел крестное знамение в свою пьесу неспроста и не для характеристики русского мужика. Нет… Тут ясна его тенденция, что обряды нам не нужны… Что они нисколько не облагораживают душу человека. Он этим как-бы сказал: вот, смотрите, мужики точно и строго исполняют обряды, и крестятся при входе в избу, и на ребенка, которого душат, крест одевают… а нравственно-то, мол, вот они какие негодные!..

— Значит, о крестном знамении и речи быть не может?

— Нет… нет… Это противно духу христианского учения!

На этом окончилась наша беседа с почтенным отцом Михаилом Горчаковым.

У артиста П. Д. Ленского:

Павел Дмитриевич Ленский, преподаватель театрального училища, любезно согласился высказать своё мнение на интересующий нас вопрос.

—  Да вовсе не может существовать такого вопроса, — сказал почтенный артист. У нас, в России, по этому поводу имеется вполне установленное правило, нарушать которое мы, артисты, не имеем ровно никакого права.

—  В чем же заключается это правило?

—  Оно самым категорическим образом воспрещает креститься на сцене.

—  Но, сколько мне известно, это правило было не раз нарушено. Далеко идти не надо: на представлении «Власти тьмы», на сцене Александринского театра, Давыдов (Аким) и Варламов (Митрич) осеняют себя крестным знамением.

—  Да. Сколько я помню, первый кто решился прибегнуть к такому реализму на сцене — это был артист Аграмов, который, играя в одном приволжском городе Иоанна Грозного, осенил себя крестным знамением. Представьте, что публика, находившаяся в театре, приняла этот смелый шаг артиста вполне недружелюбно и я хорошо помню, что это нововведение было встречено протестами. После этого случая с Аграмовым, о котором было даже немало толков в артистическом мире, подобные попытки были прекращены, и артисты всячески старались избегать изображения крестного знамения на сцене.

—  Но вы лично, Павел Дмитриевич как смотрите на это вопрос?

—  Я поклонник реального направления, но я не согласен с существующим мнением, что сцена должна изображать фотографию жизни. Прежде всего театр — облагораживающий элемент и тащить туда жизнь такой, какой она является в действительности, я считаю прямо-таки невозможным.

То же самое и о крестном знамении. Мы крестимся в обыденной жизни при особых условиях: часто в минуты испытаний, горя и во всяком случае крестное знамение является в нашей жизни не обыденным, заурядным явлением. Крестное знамение — это известный акт, с которым надо считаться. Для иллюзии, играющей в театральном деле огромное значение, можно сделать жест, напоминающий крестное знамение, но креститься, как в жизни, я нахожу неудобным. По-моему, это профанация религии и я вполне понимаю тех истых христиан, которые полны негодования, когда артист начинает впадать в крайности реального изображения. Как я уже сказал вам, в театре одно из первых мест, без сомнения, принадлежит эстетике, а гоняясь за реальным изображением, весьма легко нарушить всякие основы эстетики и этим испортить все то впечатление, которое производит та или другая пьеса на зрителей.

—  Таким образом, вы против изображения крестного знамения на сцене?

—  Да.

С-Петербургский духовный вестник.

…Да и сама публика, легко поддающаяся театрально иллюзии, очень хорошо, однако-ж, понимает, что она в театре, и что здесь не принято и невозможно копировать все подробности домашнего быта: одни из них были бы противны эстетическому и нравственному чувству, другие религиозному, иные просто не по силам или не по чувствам актерам. И на какие-либо попытки в таком роде публика, по заявлению самих же артистов, смотрит вообще недружелюбно.

В жизни физической и духовной есть вообще тайники, которых нельзя затрогивать без оскорбления или смущения нормально-чуткого зрителя. А раз смущено так или иначе чувство зрителя, впечатление испорчено; он и от мечты, навеянной на него сценой, пробуждается, и иллюзия таким образом пропадает. Значит, получается нечто совсем противоположное поставляемой сценическим искусством цели…

…Обращаясь к религиозной собственно или церковной точке зрения на поставленный вопрос, мы должны заявить, что употребление крестного знамения при игре на сцене, равно как и другие обрядности, безусловно подлежит осуждению. Иное дело актерам пригласить отслужить, например, молебен пред открытием театра или самим перекреститься перед выходом на сцену, что по заявлению их самих, нередко делается. Здесь выражается их личное, неподдельное религиозное настроение и искреннее христианское обращение к высшей помощи перед началом своего служебного дела. Между тем, когда актер представляет крестящегося, например, мужика, тут крестное знамение представляется подделкой под действительность, «лицедейством»; оно составляет таким образом не само себе цель, как всегда должно быть по его священному для христианина значению, как символа нашего спасения, а становится средством для посторонней цели, которая ниже его, недостойна его, — для сценической иллюзии, или для обмана зрителей, словом для игры, но не для того высокого дела, для какого оно дано христианину, то есть для выражения общения с Богом. Личное отношение греховного человека к Богу не должно быть предметом иллюзии, а только личной реальности, и всесвятый Бог, Который таким образом предполагается близким и присутствующим в действии, составляющем подделку под внешнее благочестие, не должен быть употребляем в качестве средства эстетического удовольствия или увеселения. Естественно, что истинное религиозное чувство зрителя, а также и иного набожного актера возмущается при такой профанации Божественного, при таком, так сказать, легкомысленном трепании, или кощунственном проделовании в игре того, к чему мы привыкли и должны относиться прямым лишь образом, с глубоким благоговением и серьезным действительным настроением. Благоразумные родители не дозволяют неосмысленным детям играть в священные предметы или действия, внушая им, что это — кощунство, грех, а здесь взрослые, развитые умственно люди забавляются передразниванием священных обыкновений и религиозных действий.

…Театр может быть иногда помощником Церкви, если на нем ставятся пьесы, проникнутые христианским духом, но вовсе не в том смысле, чтобы он напоминал в действии священные обряды и учил внешним знакам христианского богообщения. Церковь никак не может его уполномочить на это уже и потому одному, что она допускает только действительную и искреннюю религиозность, а не кажущуюся, лицедейскую, тем более, если театр, как учреждение светское, от церкви независимое и в своих нравственных принципах неустойчивое, как и сама общественная жизнь, является иногда врагом церкви. Как же при этом условии она может отдать в распоряжение его свои дорогие принадлежности и священные действия, может быть, даже на кощунственное поругание? Нет, нам христианским зрителям, давайте побольше пьес, проникнутых добрыми христианскими чувствами и идеями, а уж внешние знамения нашей религиозности и дорогой нам церковной обрядности, дабы не осквернити имене Святого (Лев. XXII, 32) и чтобы не оскорблять нашего внутреннего чувства, наконец, не портить эстетического впечатления, столь ценного и для вас, служителей театрального искусства, — не затрогивайте нечистыми руками и не наряжайте в непристойные для этих знамений и кощунственные личины.