Зачем отключать в себе психиатра

— Скажите, изменилось ли ваше отношение к психиатрической больнице, к психиатрии с тех пор, как вы стали священником?

— Да, восприятие немножко поменялось. Одно дело — когда ты как врач видишь пациентов, их симптомы, синдромы, сознательно или неосознанно ставишь диагнозы. А иное дело — ты приходишь как священник и видишь перед собой не пациентов, а страдающих людей. И уже не хочется ставить диагнозы, просто думаешь о тех, кому нужен Христос. Хочется донести до людей, что они не одни, что Бог их любит и никогда не оставит, хочется передать хотя бы какую-то частичку веры.

— Вы одинаково относитесь к больным, которых окормляете в психиатрической больнице, и к своим прихожанам? Или есть какая-то разница?

— Я стараюсь не различать. Так сложилось, что у меня достаточно большая практика врача-психиатра, я работал врачом с 86-го года и только не так давно официально уволился. После Центральной Московской областной я работал в химкинской психбольнице, был там заведующим отделением, потом работал на четверть ставки, потому что уже был священником. Эту четверть ставки я оставлял ради того, чтобы быть вхожим в больницу и служить там молебны.

Когда я стал священником, мне казалось, что у меня немалый опыт видения человеческих особенностей характера, душевных состоянийи т. д. У всякого врача-психиатра, который много работает, есть врачебная интуиция, позволяющая чувствовать состояние человека.

Первое время я автоматически подходил с такой методикой и к обычным людям, но вскоре понял, что это неправильно, так нельзя делать. Это потом ушло, слава Богу.

— Сейчас врачебные опции у вас уже не включаются?

— Включаются, наверное, но уже все-таки во вторую очередь. И я очень этому рад. Нельзя видеть человека однобоко(например, взглядом врача), человек — сложная личность. Как сказано в Книге Притчей Соломоновых, помыслы человека — глубокие воды, только мудрый может вычерпать их до конца. Или хоть заглянуть туда, в эту глубину.

— Какая задача у священника в психиатрической больнице?

— Задача священника всегда одна и та же: поддержать, помочь, дать духовный совет, помолиться вместе, сказать проповедь(я обязательно проповедь говорю на молебнах), поисповедовать, причастить. Всё как обычно.

Конечно, когда человек в психозе, в невменяемом состоянии, — он не контактен, с ним невозможно духовно работать, его невозможно исповедовать, нельзя причащать. Но в таком состоянии находятся очень недолго, острое состояние быстро купируется, и чем острее состояние — тем легче оно лечится, как ни странно.

Особенностей в служении священника здесь не очень много. Конечно, если ты говоришь с человеком в депрессии, с суицидальными наклонностями, нужно быть с ним аккуратным и мягким. С больным, у которого маниакальный психоз, возбуждение, не нужно говорить на повышенных тонах, с нажимом переубеждать в чем-то. Если бредовые больные задают своеобразные вопросы, говорят о пришествии инопланетян, то на это лучше не отвечать, не включаться в беседу. Я ухожу от таких разговоров, не поддерживаю тему, если человек затягивает разговор в «тонкие миры».

«Помолитесь за моего брата». — «А как его зовут?» — «Том Круз. Напишите, батюшка, записочку».

Вообще для священников психиатрическая больница — еще мало исследованная область, пока нет систематизированного опыта окормления душевнобольных.

Но они очень нуждаются в окормлении, в любви, во внимании — я бы дерзнул сказать, что даже в большей мере, чем в других больницах. Больной в психбольнице во многом ограничен, чувствует себя зависимыми, не свободным. Он не может выйти из здания даже погулять. Есть контингент острых больных, которые не могут выписаться, когда захотят. А когда к ним приходит священник, он относится к ним как к братьям и сестрам, уважает в каждом из них личность, общается не свысока, а по-дружески, с любовью. Это очень важно для больных.

Нужно всеми силами развивать миссию в психиатрических лечебницах и не делать каких-то больших различий с другими больницами — идти со словом Божиим, с любовью и состраданием.

Чувство больничного братства

— В обычной больнице священник приходит в первую очередь к тяжелым больным. А в психиатрической, наверное, наоборот — он может прийти только к более легким, выздоравливающим

— Я не пытаюсь разделить: легкие, выздоравливающие или тяжелые. Конечно, там есть специфика закрытого отделения и есть разные палаты: надзорные(наблюдательные), палаты выздоравливающих, палаты, где лежат люди, готовые к выписке или с пограничными, невротическими заболеваниями. Но мы с сестрами милосердия обычно обходим все палаты.

<а, конечно, там бывают люди неадекватные. Но когда они все собираются на молебен, возникает какая-то иная общность.

Все чувствуют, что они уже не просто больные, а братья, сестры. И это ощущение братства делает их более адекватными. Видимо, это влияние Божией благодати. Редко-редко находится один или может быть два больных, которые могут вести себя шумно. Но это действительно исключительные случаи.

— А как устроено служение священника в психиатрической больнице?

— Мы ходим в Центральную Московскую областную психиатрическую больницу, где я в свое время работал 12 лет. В этой больнице есть храм, сестричество от другого прихода, они поздравляют больных с большими праздниками. А мы с сестрами милосердия регулярно ходим именно в острые отделения, поскольку психиатрия — моя стезя, мне это все понятно, мне проще. Мы распределили отделения между священниками — каждый окормляет по два. Я иду в то, где когда-то работал, и еще одно мужское, где у меня сын заведующий.

Мы раз в неделю вечером приходим на молебен, после него совершается исповедь. Во время постов обычно больных причащаем. Стараемся соблюдать больничный режим, не мешать работе медперсонала: на молебен приходим в четыре часа дня, когда врачи уже сделали обход, все обследования закончились, больные просыпаются после тихого часа, они пополдничали и у них есть некоторое время.

Чаще всего на молебне и незаметно, что люди психически больные, они просто стоят и молятся. Так бывает особенно в мужских отделениях, как ни странно.

Хотя мужчины больше страдают душевными заболеваниями и у них бывает более тяжелый дефект личности, но именно в мужских отделениях видишь, как все — и тяжелые больные, и выздоравливающие — объединены этим единым братством. Стоит человек 30 в коридоре — и совершенно адекватно молятся, просят благословение, кто-то исповедуется.

У женщин бывает чуть труднее. С одной стороны, женщины меньше повреждаются психически и легче компенсируются в процессе лечения. Но с другой стороны, излишняя эмоциональность, сложности в характере, видимо, как-то мешают, отвлекают. Могут перехлестывать эмоции, из-за которых труднее общаться со священником или сосредоточенно молиться.

Когда только приходишь в отделение, зачастую возникает обманчивое впечатление, что больных не соберешь: они загружены лекарствами, у них какие-то свои разговоры, дела, телефоны, да и надо ли им это?

Но это ложное ощущение. Стоит начать молиться, начать молебен, как тут же потихонечку народ начинает собираться, собираться… Видно, как это людям нужно, как они перенастраиваются на духовное. Конечно, когда человек страдает душевно, то он восприимчив и к духовному, открыт для окормления.

Душевная болезнь и духовная жизнь

— Обычно о духовной жизни и таинствах идет речь, когда человек адекватен, отвечает за свои действия. Но если у человека, например, клиническая депрессия — разве он отвечает за свое уныние?

— Знаете, депрессивные больные исповедуются и понимают, что у них уныние, переживают, осознают, что это ненормально. Если речь идет о бредовых расстройствах, то чаще всего они быстро купируются, наступает лекарственная ремиссия, и у человека может появиться критика своих мыслей и состояний. Он понимает, что был не в себе, и может адекватно поисповедоваться.

В мужских отделениях немало так называемых«микстовых» больных, у которых психическое заболевание сочетается с алкоголизмом. Они каются в пьянстве, это помогает им обрести душевное здоровье.

На 30−40 человек, которые приходят молиться, редко-редко найдутся 2−3 человека совсем неадекватных, которые находятся в своих переживаниях. В основном контакт возможен и он есть.

Тем сестрам милосердия или священникам, которые пойдут в психиатрическое отделение, надо относиться к этим людям не как к психически больным, а как к обычным страждущим людям. Не ставить им диагнозы, не думать, что они какие-то особые, неадекватные, невосприимчивыеи т. д., а отнестись духовно и по-человечески, с состраданием. Хотя, конечно, минимум знаний и священнику, и его помощникам все равно нужен.

Помощь священника еще и в том, чтобы душевнобольным людям — в больнице ли, на приходе — помочь правильно относиться к своей болезни.

Помочь понять, что душевное заболевание — это крест, который может раздавить, разрушить, если человек будет к этому относиться не духовно, с ропотом, а может, наоборот, помочь в деле спасения.

— Как же душевная болезнь может помочь?

— Душевную болезнь, как и любую другую, надо принять. Это сложно, но возможно во всех случаях без исключения.

Когда человек понимает, что болен, когда он безропотно терпит свою немощь, терпит лекарства, которые необходимо принимать, живет духовной жизнью, как может, — это ограждает его от грехов, ставит на какие-то рельсы духовной жизни.

Это и адаптироваться помогает, потому что стоит шагнуть вправо или влево — и человек теряет равновесие, болезнь ему не дает быть устойчивым в греховном состоянии.

Люди, страдающие обычными болезнями, как правило, вызывают сострадание у родственников, да и у медперсонала. Душевнобольные люди в меньшей степени вызывают сострадание — наоборот, они трудные, от них хотят избавиться, они, как врачи говорят, в схизисе — душевном расщеплении, когда у человека путаница в мыслях, чувствах, неадекватное поведение.

С ними трудно жить, их трудно терпеть, трудно находиться рядом. Если ты только в больнице такого человека навещаешь — ты пришел и ушел. А когда ты живешь с ним из года в год, терпишь его со всеми его особенностями, вывертами и переменами настроения, а то еще и агрессией или бредом, галлюцинациями — это страшно.

Поэтому душевнобольные люди находятся в некоторой изоляции и особенно нуждаются в духовном окормлении. Они открыты для общения, для духовного воздействия, для сострадания, хотя и не могут самоорганизоваться в силу своих расстройств. Вообще это очень важная, непростая тема.

— С их близкими вы тоже общаетесь?

— Да, но не в больнице, а на приходе. Я на приходе веду консультативный прием — не лечу никого, рецептов не выписываю, но консультирую как врач и священник.

Ко мне приходят душевнобольные люди с родственниками, и родственникам приходится объяснять, что такое болезнь. Ведь некоторым кажется, что это просто расслабление, что человек просто не может взять себя в руки, а ему надо поднапрячься и «понять в конце концов, что так делать нельзя».

Не все понимают, что человек собой не владеет, он болен. Приходится объяснять, насколько важно вовремя начать лечение, иначе психика разрушится и будет глубоко выраженный дефект. И конечно, говорить о важности духовного настроя. Если больному еще недоступна духовная жизнь, то ее могут начать родственники и тем самым косвенно помочь близкому, гармонизировать жизнь в семье, быть проводником благодати Божией.

Инструктаж для священника

— Священнику, окормляющему такую больницу, нужны специальные знания из области психиатрии?

— Да, священникам нужны знания о психиатрии. Может быть, нужен дополнительный курс пастырской психиатрии в духовных заведениях или семинары, которые вели бы врачи-психиатры. Но не только и не столько для окормления больницы, сколько для служения на приходе.

В наше время огромное количество душевнобольных людей обращается не к врачам, а в церковь. И священник должен отличить душевное заболевание от духовных проблем: депрессию — от уныния, какие-то заблуждения — от бредовых состояний.

Не ставить медицинский диагноз, это не в компетенции священника, а просто распознать и понять, когда нужно направить человека к врачу.

Это очень важно. Потому что цена ошибки здесь слишком высока. Можно что-то человеку неправильно ответить, он пойдет — и покончит с собой.

Душевная болезнь — это как пожар в доме. Если дом горит — надо тушить, иначе он сгорит совсем, останутся одни обгорелые развалины. Так и с психикой. Чем быстрее ты начнешь лечение — тем меньший урон будет ей нанесен.

— А что это за минимум сведений для священника и помощников, о котором вы упомянули?

— И священника, и его помощников нужно учить общим правилам поведения в психбольнице.

Главное правило — с психически больным человеком никогда не надо спорить, когда он возбужден или агрессивно настроен. Не надо пытаться его в чем-то переубедить.

Лучше от споров уходить и вообще от такого человека мягко дистанцироваться, уклониться от общения.

Когда я работал врачом, мы по очереди дежурили в приемном покое — принимали больных. Их привозили на скорой помощи возбужденных, агрессивных, нелеченных, еще совсем «свежих». Любой врач прекрасно понимает, что если человек в таком состоянии, то не надо с ним много разговаривать. И спорить с ним не надо или на место ставить. Когда врач забывал про это правило и начинал командовать, то мог пострадать.

Но это редко бывает, это исключение. За всю мою практику я встречался с агрессией, может быть, один раз. И то случай был не опасный. Вот отец мой многое претерпел в свое время, на него и с ножом бросались, у него все было. Когда папа уходил на дежурство, мама боялась оставаться одна, потому что им угрожали постоянно. Но тогда была другая психиатрия, не было лекарств — нейролептиков, и врачом работать было очень опасно.

А с эрой нейролептиков психиатрия стала мягче, безопасней. И все-таки это правило важно знать: не спорить, не пытаться больного переубедить, когда больной аффективно заряжен, возбужден.

Еще можно использовать «правило вытянутой руки»: не подпускать больного ближе вытянутой руки. Когда он пытается к тебе подойти с каким-то странным вопросом или непонятным намерением и видно, что он не в себе и возбужден — лучше мягко выставить вперед руку, можно ладошкой его слегка поглаживать, но не подпускать ближе, чтобы он неожиданно не ударил, не толкнул или еще что-то в этом роде.

Еще раз повторю, что это бывает очень редко, таких случаев — единицы, все это больше из области«страшилок». Надо просто вести себя доброжелательно, люди доброжелательность видят.

Семья психиатров

— Бывает ли, что больные вам жалуются на персонал? Вообще — какие люди работают в психиатрической больнице?

— Я еще застал медперсонал «старой» школы: нянечки, медсестры были как мамочки, очень душевные, теплые. Жалели, любили, сострадали больным, очень помогали врачам в наблюдении за больными, в их реабилитации. Потом все это стало уходить и, к сожалению, со временем внимания к больным стало меньше.

Что такое старая русская школа психиатрии, которая восходит еще кС. С. Корсакову, будет понятно, если вспомнить частную клинику его ученика, врача-психиатра Усольцева. На месте той клиники как раз построена Центральная Московская областная, где я работал. Федор Усольцев и его жена старались относиться к больным не как к людям поврежденным, неполноценным, а как к членам своей семьи.

Первое здание больницы было построено так, чтобы был единый зал, куда выходили комнаты членов семьи Усольцева, и туда же выходили комнаты душевнобольных.

Они вместе собирались, у них были музыкальные, поэтические вечера. Там многократно лечился Врубель, писал там картины. Усольцев вместе со своей супругой проводил в жизнь убеждение, что человек должен реабилитироваться в условиях доброго, семейного отношения. Это, конечно, подвижничество.

К сожалению, со временем произошло выхолащивание отношения к больным, оно стало более формальным. Не скажу, что везде, но тем не менее. И порядки изменились даже на моей памяти. Раньше больные могли свободно выходить на прогулки, это было в обязательном порядке. Сейчас их никто не выпускает или выпускают в виде исключения. Потому что это ответственно, не дай Бог кто-нибудь уйдет, будут проблемы у заведующего, у персонала, поэтому лучше их под замком держать, так спокойней. Конечно, больным это трудно.

— Про психологов есть мнение, что они приходят в профессию, чтобы решить свои собственные проблемы. А психиатры как выбирают эту специальность?

— Сам я просто родился в семье психиатров: мои покойные родители — и папа, и мама — были психиатры-практики.

Наша психиатрическая династия пошла от моего отца. Он был из семьи военного, у него не было никаких родственников-медиков. Можно только догадываться, почему он заинтересовался психиатрией.

У меня на этот счет такие предположения. Отец прошел всю войну, танкистом участвовал в битве на Курской Дуге, много повидал, пережил, перестрадал. Он был очень травмирован военным опытом. Я с детства помню его отношение к войне, как ему было трудно говорить об этом, писать об этом. Он все порывался написать воспоминания, но не написал ни строчки.

И я думаю, что интерес к психиатрии у моего отца появился на фоне военных переживаний.

Наверное, у него были какие-то вопросы, на которые надо было найти ответы, и он, не будучи религиозным человеком, думал найти их в психиатрии, науке о душе.

Иначе мне трудно объяснить этот странный выбор профессии. Он боялся, что и учиться не сможет из-за многочисленных контузий, у него ведь и осколки были в голове, в легких. Но медицинский институт отец закончил с отличием.

А мама уже пошла за ним. Они познакомились в медицинском институте, и она тоже стала врачом-психиатром, только детским.

Храм на закрытой территории

— Вы сказали, что в областной психиатрической больнице есть храм.

— Да, есть домовый храм мученика Вонифатия, литургии идут каждую неделю, все хорошо. Но проблема в том, что не всех больных туда пускают. В больнице два четырехэтажных корпуса, на каждом этаже по два отделения. Представляете, сколько там больных? Чтобы больного привести, надо брать санитарку, которых не хватает. А если санитарка не уследит? Понимаете, какая ответственность? Поэтому их просто не выпускают.

— А зачем тогда храм?

— Туда все равно приходят — кто-то из персонала или особо доверенные больные, у которых есть свободный выход. Есть потенциальная возможность кому-то быть на службе.

Я хоть и служу каждый год в этом храме на престольный праздник — в день мученика Вонифатия, на Новый год, — но к этому храму не имею отношения. Когда он строился, я еще не был в сане. Помню, как все мы ждали этого храма. Он, конечно, нужен. Слава Богу, что он есть. Литургия имеет мистическое воздействие на место, в котором она происходит.

Но широкого охвата больных в храме не будет, потому что отделения закрытые и больница закрытая. Так что нужно ходить и по отделениям.

Молебны в психбольнице: радость и успокоение

— Священник молится о выздоровлении больных. В Евангелии так сказано об учениках Христа: «На недужные руки возложат, и здрави будут» (Мк 16:18). Но ведь священник понимает, что не все после его молитвы исцеляются?

— Для меня тут нет противоречия. Во-первых, исцеление может быть отсрочено. Неизвестно, когда Господь помогает и как помогает. Может, Он помогает через близких людей.

А во-вторых, человек может исцелиться от телесной слепоты, как в чудесных случаях, описанных в Евангелии, а может прозреть от слепоты душевной. Исходя из опыта молебнов в психиатрических больницах, скажу, что атмосфера в больнице меняется, это видно, это чувствует даже медперсонал.

Всегда трудно начинать. Всегда трудно собраться в больницу, находится тысяча каких-то дел, поводов, чтобы туда не ездить, начиная с плохого самочувствия — кончая жуткой загруженностью. Любой больничный священник скажет, что иногда приходится себя преодолевать, идя в больницу, ведь там, в атмосфере болезни, чисто по-человечески чувствуешь напряжение.

Но у нас есть расписание: наступает четверг — хочешь-не хочешь, надо ехать. Если не поедешь — уже совестно. И сестры милосердия мне напоминают: «Батюшка, четверг, надо ехать». И если себя пересилишь, правильно настроишь, будешь делать это ради Христа, то всегда после больницы бывает радость. Радость, которую ты нигде никогда не испытываешь. Пасхальная радость, я бы так сказал. Именно пасхальная.

Мы в больнице часто присутствуем при маленьком чуде, когда видим, что больные — и тяжелые, и легкие, и выздоравливающие — все успокаиваются, одухотворяются. Ты тоже чувствуешь какое-то благодатное успокоение, какую-то тишину, которая не только в тебе, но и вокруг тебя, в больнице, в отделении, среди больных. Люди молятся, люди становятся спокойными. Тишина.

Знаете, первый признак благодатного посещения, если так можно говорить, — когда тихо. Помолились — и тишина. Всё замирает, и никому не хочется расходиться.

Когда недуховное состояние — наоборот: закончишь, раз — и никого уже нет. А тут — эта тишина, когда никому не хочется уходить, понимаете?

— А почему так происходит?

— Потому что Господь посещает. Господь приходит туда, где люди больше страдают и нуждаются в Нем.

Это Он утешает, Он успокаивает, Он дает радость.

Источник