Нежелание верховодить и вмешиваться в судьбы людские — палка о двух концах. С одной стороны, мы помним предупреждение святителя Игнатия(Брянчанинова): «Не покусись своей слабой рукой сдержать стремнину(поток) попущенного Богом отступления» и изречение преподобного Амвросия: «Знай себя — и довольно с тебя».
А с другой стороны: Не может укрыться город, стоящий на верху горы(Мф. 5, 14); [Пастырь], настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещавай со всяким долготерпением и назиданием(2 Тим. 4, 2)…
Священник — это не Лука из пьесы Алексея Максимовича Горького, говоривший всем приятные вещи. Дело священника — осветить перспективу, указать на добро и зло: «Сюда не ходи, остановись и подумай»; «Последнее слово за вами», то есть произволение ваше определяет собою всё.
Слыша вопросы, есть ли воля Божия в том, чтобы четвертовать утробного младенца или покинуть супругу, священник, безусловно, никогда не должен быть похожим на индийского йога, сидящего в позе лотоса у реки Ганг: «А может быть, действительно планида такая, чтобы ребёнок утоп у тебя на глазах?..» Священное Писание сравнивает хорошего пастыря с лающим псом, и тот не получит укоризны от собственной совести, если громко лаял и отгонял мысленных волков.
Благодать священства — это лампада, это свеча, ярко сияющая и согревающая окружающий тёмный и холодный мир. Поэтому необходимо, с одной стороны, прислушаться к смешной, но очень мудрой фольклорной молитве: «Не суй мене, Господи, куды мене не просют». «Невольник — не богомольник» — не нужно метать бисер перед теми, кто, уподобляясь известным животным, занят лишь выкапыванием желудей из грязи. Но с другой стороны: «Светить всегда, светить везде» — вот лозунг твой и солнца. И я думаю, что выйти из стоячего болота инертности, апатии, пассивности священнику будет легко, если он стремится к внутренней динамике своей собственной покаянной жизни.
Читая дневники отца Иоанна Кронштадтского, удивляешься, каким динамичным был отец Иоанн, как стремительно припадал он ко Христу, если совесть его зазирала в каком-то малом согрешении, как он радовался, чувствуя, что Бог простил, сердце отпустило и вместо тяжести или жара греховного вдруг водворились мир и тишина.
И если батюшка стремится к Евхаристической Чаше, если для него встреча со Христом в Причащении Пречистых Тела и Крови Господних — это счастье, мир, блаженство, полнота бытия, — никогда его душа, ставшая горячей от благодарности Господу, любви к Божьему творению, сострадания к немощной братии, не будет согрешать пресловутой пассивностью, ведь та рождается из противоположного состояния: «А нам всё равно!». Стремление«забыться и заснуть», когда ты на ходу спишь, говоря, что«твоя хата с краю» и «своя рубашка ближе к телу», когда ты причащаешься«по обязанности», потому что по канону нельзя не причащаться, — это, согласитесь, мироощущение не пастыря, но Ионыча, чеховского замшелого героя, или, может быть, Обломова или Манилова.
Итак, если священник старается ходить пред лицом Небесного Отца, если он сохраняет дыхание молитвы, если он ощущает себя не у дел, когда перестаёт призывать имя Иисуса Христа, если старается быть светлячком, бодрячком, свечечкой, если он, с одной стороны, не нарушает внутреннего пространства личности пасомого, но предоставляет каждого человека водительству Божией благодати, а с другой стороны, не упускает случая, чтобы предупредить его об опасности: «Брат, смотри, впереди — обрыв. Держи ушки на макушке, враг подкрался незаметно… А вот так я бы не поступил никогда. В этой ситуации я бы поступил так, а ты рассуждай, трезвись, молись, бодрствуй», то такая активная духовная жизненная позиция, проистекающая из напряжённой евхаристической жизни, частой исповеди и стремления стяжать непрестанную молитву, дарует пастырю ту золотую середину и царский путь, чтобы и на грубость не нарываться, и не быть выброшенным вон в кромешную тьму, как раб ленивый и лукавый.
Протоиерей Владимир Воробьев, Москва
.jpg)
Протоиерей Димитрий Пашков, Москва
.jpeg)
Епископ Кирилл (Зинковский), Сергиев Посад
