Может быть, пришло время рассмотреть возможность второбрачия для духовенства?

«Почему для духовенства запрещается второбрачие?» — нужно вот так вопрос поставить. Почему оно запрещается? Потому что христианство, христианское учение о браке, подрывается абсолютной моногамией. Брак для христианина должен быть вообще единственным. Второбрачие, даже для случаев вдовства, для мирян уже считается большой уступкой: по Чину Венчания второбрачных, их отлучают от Причастия на год. Подумайте о том, как строго Церковь к этому относилась! Если при Венчании главным является именно причащение жениха и невесты вместе — это главная составная часть Таинства Брака, — то при венчании второбрачных запрещается причащаться целый год!

То есть, это просто схождение к немощи человеческой. И всегда ставится вопрос, как же быть, если мы верим в бессмертие души: если ты повенчался, например, с одной женщиной, а она умерла, и теперь ты со второй — как будет в Царстве Небесном? Неужели у тебя там будет две жены? Как это? Что в Жизни Вечной не женятся и не посягают, это понятно — там браки не заключаются вновь. Но супруги как-то остаются вместе. Это же Таинство Венчания, оно соединяет навечно. Так что второбрачие противоречит учению о браке.

Однако тут Церковь пошла по пути икономии — появляется снисхождение к немощи человеческой. Но где-то этот идеал должен воплощаться, поэтому Церковь со всей строгостью постановила, чтобы он стал обязательной нормой для духовенства, для священников. А вы хотите отменить.

Можно все отменить, все нормы. Давайте под это решим: «А может, пришла пора руководить для воров или убийц?». До сих пор запрещалось. Или, если у человека есть смертные грехи на совести, то его запрещалось рукополагать, но раз теперь пришло такое время, когда все воруют, все убивают — давайте всех рукополагать! Если мы пойдем по такому пути, мы все потеряем — вообще всю нашу христианскую, церковную жизнь. Так что я лично абсолютно против.

Синод Константинопольской Церкви принял решение разрешить второбрачие для священников, но это как раз и является такой уступкой, которая в нашей Церкви осуждается.

Мы давно уже никого не отлучаем от причастия на годы, проявляя таким образом икономию и трезвомыслие, понимая, что в современных условиях это непосильная ноша. Не стоит ли аналогичным образом признать, что современное общество, в котором половина всех браков распадается, не способно дать достаточно прочное основание для бескомпромиссного единобрачия никому, в том числе и юным ставленникам? Которых ещё и нередко подгоняют побыстрее «устраивать свою личную жизнь», чтобы принять рукоположение

В вашем вопросе в один ряд поставлены две неравноценные с правовой точки зрения вещи. Отлучение от Причастия — это не сама норма (правило дозволенного поведения), а каноническая санкция (инструмент, с помощью которого норма становится более исполняемой, более действенной). А вот требование единобрачия для клириков — это уже общеобязательное правило поведения (в теории права эта часть нормы называется диспозицией). Сравнивать диспозицию и санкцию с точки зрения их изменяемости некорректно; «аналогичного образа» здесь не получится. Дело в том, что санкция, как инструментальная, служебная, несамостоятельная часть нормы, в самом деле легко варьируется. Об этом говорят и сами каноны. Так, святитель Василий закрепивший в своих правилах длительные сроки отлучения, оговаривается, что епитимия — не абсолютная величина, а зависит от искренности покаяния: «[епископ] не будет достоин осуждения, если, видя крайнее раскаяние согрешившего, проявит большее человеколюбие и уменьшит время епитимии» (кан. 74); «мы судим вовсе не по времени епитимии, но принимаем во внимание образ покаяния» (кан. 84). Его брат св. Григорий Нисский об условном значении епитимийных сроков выражается еще яснее: «в любом виде греха прежде всего нужно наблюдать, каково душевное расположение врачуемого, и для исцеления считать достаточным не время (ведь какое исцеление происходило от времени?), но произволение обращающегося [от греха]». Каноны знают и прилаживание епитимий к «духу времени», так сказать (посмотрите канон 18 того же св. Василия). Короче говоря, епитимия, как и любая другая санкция, эластична (возьмем к примеру даже уголовный кодекс: нечто наказывается сроком от … до … с возможностью замены реального наказания — условным, и т. д.), и правоприменителю предоставляется довольно широкий простор для собственного усмотрения.

Что же касается самой юридической сердцевины канона, его диспозиции, — ее уже не так просто изменить «икономией и трезвомыслием», потому что церковные нормы вырастают, как из корня, из Священного Писания и Предания. Конечно, Церковь имеет власть подверстывать веками устоявшиеся нормы, закрепленные в канонах, под «злобу дня». Однако, это возможно только после самого серьезного обсуждения, в идеале — на общецерковном уровне. Поэтому простого «признания» проблемы второбрачия клириков, как вы предлагаете, совершенно недостаточно. Тем более, что эта проблема уже обсуждалась Православными Церквами достаточно энергично.

Если кратко: Святейший Синод в 1795 году рассуждал о допустимости рукоположения второбрачного кандидата, но решения принято не было. При подготовке у нас Поместного Собора в печати, да и на самом Соборе в предварительных обсуждениях вопрос второбрачия клириков обсуждался долго и эмоционально. Митр. Сергий (Страгородский) считал допустимым признать право вступать вдовым священникам в брак, если они овдовели до 45 лет. Молодой канонист С. В. Троицкий доказывал принципиальную невозможность такого позволения. Собор поддержал позицию Троицкого и счел невозможным изменить сложившийся издревле правопорядок. В 1923 году в Константинополе состоялся «Всеправославный съезд»; на него приехали представители далеко не всех поместных церквей. Однако, на нем присутствовали и два видных русских епископа, но они не представляли Русскую Церковь официально. На одном из заседаний сербская и румынская делегации подняли вопрос о допустимости второго брака для священников; при этом Черногорский митрополит Гавриил, глава делегации, будущий Сербский патриарх и исповедник (узник концлагеря Дахау), указывал на особую остроту этой проблемы для сербов и просил предоставить возможность жениться вдовым сербским священникам как раз на основании упоминавшегося вами принципа икономии. Русский участник съезда, Кишиневский архиепископ Анастасий (Грибановский) уклонился от обсуждений, указывая на то, что у русских участников съезда нет достаточных полномочий обсуждать эту проблему, после чего он поспешно уехал в Сербию, где вместе с другими иерархами Русской Зарубежной Церкви убеждал местных сербских епископов не придавать этому их обычаю статуса положительного закона. Был разработан проект, в котором указывалось, что пока не соберётся полноценный Всеправославный собор, можно действовать на поместном уровне в соответствии с местным обычаем.

Кратко изложенная история говорит о том, что эта проблема известна и обсуждается с переменной интенсивностью, причем уровень обсуждения, как видно, был всегда достаточно высоким; таким он и должен быть, если наши иерархи изволят к нему вернуться. Решать же его по аналогии с «пастырским» мягким подходом к епитимиям — недопустимо.

Прежде всего хотелось бы сказать, что даже в самой формулировке вопроса, на мой взгляд, есть определённая подсказка к ответу.

То, что в миру бо́льшая часть браков распадается, и даже венчаных — это скорее говорит о том, что священник ещё больше должен соответствовать тому идеалу, от которого все больше человечество отступает. Священник должен оставаться примером исполнения заповеди, о которой говорит апостол Павел в Послании к Титу, что священнослужитель должен быть «единой жены муж».

Но вообще хочу сказать что вопрос этот на самом деле не новый. Особенно хочу обратить внимание автора этого вопроса и всех интересующихся темой к очень подробному исследованию Сергея Викторовича Троицкого, который был профессором Московской Духовной Академии, окончил свою жизнь в Сербии, получил степень доктора за труды в области церковного права. В своём исследовании, которое так и называется «Двоебрачие духовенства» он указывает, что эта тема стала очень активно обсуждаться уже где-то в конце XIX-го, начале XX-го века, особенно среди балканских славян. Сам он жил некоторое время в эмиграции, потом вернулся, потом опять жил в Сербии. Надо сказать, что он знал не по понаслышке ситуацию в Сербской и в Болгарской церквях и очень подробно указывает на то, что, к сожалению, эти вопросы стали возникать не из вероучительных мотивов, а именно из практических. Духовенство этих стран, которые были под турецким игом, воспринимали епископат как навязанную какой-то внешней силой власть. Поэтому там сложилось содружество священников, которое Сергей Викторович сравнивает с профсоюзами, они пытались максимально бороться за свои права, вообще не обращая внимания на практически 20 веков Церковной истории. Под этим давлением этого содружества некоторые епископы тоже опубликовали работы в пользу двоебрачия.

Мы знаем, что Константинопольская Церковь сейчас допустила второбрачие священнослужителей. Но в своём большом исследовании текстов Священного Писания и Священного Предания профессор Троицкий приходит к однозначному выводу, что всё Предание Церкви (если мы остаёмся внутри Предания), не признаёт, не даёт возможности отвечать на этот вопрос положительно. Практически вся История Церкви говорит о том, что второбрачные священники запрещались в священнослужении, кроме протестантского мира, и некоторых еретиков, начиная с несториан. В общем-то после прочтения такого очень глубокого и серьёзного научного труда, подкреплённого свидетельством многих святых отцов, и самого Священного Писания, даже не остаётся почвы для какого-то рассуждения на эту тему.

Мы знаем, куда движется Константинопольская Церковь. Это либерализм, который, грубо говоря, зашкаливает. И если исходить из социальных и психологических мотивов, то мы можем докатиться до того, что будем и ЛГБТ оправдывать: «ну, человеку трудно, вот он по-другому не может». А священник всё-таки должен быть идеалом. «Образ буди верным» написано на другой стороне Креста, что мы знаем опять-таки из послания апостола Павла.