Сила Церкви — в приходских общинах. Протоиерей Владимир Воробьёв

Несколько лет назад в Свято-Тихоновском Университете при участии социологов из Высшей Школы Экономики было проведено социолого-статистическое исследование, задачей которого было доказать, что вера в Бога формирует нового человека, новое общество. Другими словами — показать, что она полезна обществу, полезна государству, и поэтому её многие поддерживают. Они решили это доказать математически, научно, и провели исследование.

Но после того, как исследование было проведено — социологи сникли: «Мы слышали от вас, что вера преображает человечество, но наука это не подтвердила. Оказалось, что, на самом деле, вера никак не влияет ни на нравственность, ни на какие другие стороны жизни людей. Все утверждения, которые мы хотели доказать, оказались абсолютно несостоятельны».

Стали выяснять, кого они опрашивали, и оказалось, что тех, кто подходит к свечному ящику в храме: «Подходят люди к ящику — мы их спрашиваем: „Вы курите?“ — курят, „пьёте?“ — пьют, „разводитесь?“ — разводятся, „аборты делаете?“ — делают. Всё то же самое, что и на улице, статистика там точно такая же, абсолютно никакой разницы нет».

Я им в ответ говорю: «Ну, естественно. Вы улицу спрашивали и получили то, что на улице. Надо было спрашивать церковную общину» — «Но как, — говорят, — её найдёшь? У вас есть способ, как можно общину выделить? Вот у вас приход в несколько тысяч человек, как среди них выделить общину? Где община, а где улица? Как их разделить?» — «Очень просто. Возьмёте многодетные семьи. Многодетные семьи — это община, однозначно. Много детей рожают только те люди, которые действительно верят в Бога, которые действительно надеются на помощь Божию, хотят соблюдать Божии Заповеди, любят своих детей и друг друга — то есть живут настоящей церковной жизнью. Это надёжный признак того, что это община. Кроме многодетных есть и одинокие люди, кто ходит в храм по воскресеньям и регулярно причащается».

Они заново провели исследование, пришли и сказали: «Результат ошеломляющий: не пьют, не курят, не разводятся, аборты не делают, за границу не уезжают, не воруют. Совершенно другие показатели».

Тогда мы решили распространить этот опыт, взяли уже три крупных московских прихода (владыки Пантелеимона, отца Димитрия Смирнова и наш), провели исследование и написали статью, которая так и называлась: «Три московских прихода».

Социологи назвали вот эту общину, в которой показатели настоящие (не такие, как в обществе в целом) — «ядром прихода». А мы говорим — есть приход, а есть Евхаристическая (или духовная) община, которая является «ядром прихода».

Если общины нет — то приход мёртв

Приход — это территориально-административная единица. Возникло это, я думаю, во времена Константина Великого. И с тех пор понемножку пришлось выстраивать административно-юридическую структуру Церкви, которой во времена гонений не было. Церковь стала очень большой, и пришлось её с государством как-то сопрягать. Понадобилась эта структура. Должен был быть кирпичик, из которого бы эта структура складывалась — это и был приход.

Община — церковная, духовная, евхаристическая — это образование другого порядка. Это не административная единица, не территориальная, а из области благодатно-сакральной. Мы были воспитаны в том, что Церковь — это евхаристическая община. И, хотя существуют административно-территориальные структуры Церкви, но Церковь и административная структура — не одно и то же. В теле есть душа, и если душа улетела, то тело мёртвое, труп. Так и здесь. Если есть община настоящая, евхаристическая, где живёт благодать Божия — тогда есть Церковь. Если общины нет — то это уже не Церковь, этот приход будет мёртв, он превратится в магазин духовных нужд, будет только коммерция и больше ничего.

Так мы были воспитаны. У нас был замечательный старец — иеромонах Павел (Троицкий), святой человек. Был отец Всеволод Шпиллер. Очень близко общались с отцом Иоанном (Крестьянкиным), отцом Павлом (Груздевым), отцом Таврионом (Батозским) и с целым рядом других старцев. Эти духовники-старцы дали нам образ того, что такое пастырь, и какая у пастыря задача.

А первая задача у пастыря — собрать паству в стадо Христово, т. е. в евхаристическую общину. Священник должен быть пастырем, а не «требоисполнителем». Для этого мы и пошли учиться в семинарии и в академии, чтобы получить сан и выйти на эту ниву.

Ждать ли ответной любви?

Конечно, в жизни священника это самое трудное — исповедь и пастырская работа. Это не работа, а служение от начала и до конца. Служение любви, служение сострадания, сорадования, сопереживания. Невозможно быть пастырем за деньги. Невозможно ни одного человека привлечь, если вы это делаете за зарплату. Люди идут за вами только в том случае, если вы их любите. Если они чувствуют в вас эту любовь Христову, то тогда они к вам пойдут. В нашей земной жизни именно этого не хватает, и только на этом вся жизнь и держится, и теплится. Если нет любви — то нет и жизни.

Потому каждый человек, когда почувствует огонёк такой любви, то, как мотылёк на огонёк, летит туда. Душа человека тянется к любви. Если люди узнают, что где-то есть такой святой старец, то они устремляются к нему всем сердцем. И не только святой, но и просто любящий пастырь, любящий священник, который станет отцом, станет другом, станет родным человеком, который укажет путь, разделит скорби, какие бы они ни были, поможет делом: не только будет утешать, но если вы заболели — поможет найти врача, если у вас не хватает денег — будет их искать, если вам негде жить — будет искать вам квартиру. В общем, будет жить вашей жизнью. Вот что такое пастырь.

Я думаю, каждый пастырь должен помнить слова Христа: «Грядущего ко Мне не изжену вон» (Ин. 6:37). Каждый человек, который приходит к священнику — это человек, которого привёл к этому священнику сам Бог. Поэтому никому нельзя отказать, и любого человека надо принять. А дальше становится видно кто он, зачем он пришёл. Если он не вашего стада, то он очень быстро сам уйдёт. И таких очень много. Пастырская жизнь — это когда через вас всё время проходят люди. Церковь — в каком-то смысле и больница, и школа. Как через больницу проходит поток больных, которые выздоравливают и уходят, как в школе люди выучиваются и выпускаются, так и Церковь тоже принимает, а потом отпускает: кого-то на небо, а кто-то уходит куда-то в другую сторону.

Нельзя сказать, что это проходной двор, но

священник должен быть готов к тому, что огромное количество людей подойдёт, возьмёт от тебя всё, что может взять, и уйдёт, не сказав спасибо.

Никакой благодарности ждать ненужно. По большей части, даже любящие и преданные дети не умеют благодарить своих родителей. Так устроен мир, что дети от родителей получают любовь, а потом передают её своим детям, а вернуть родителям не сумеют. И духовному отцу не приходится особенно надеяться на то, что все дети будут благодарны и адекватно ответят на вашу любовь. Но, конечно, есть много людей, которые всё-таки тоже любят и отвечают.

Я никогда не считал, сколько я человек крестил, сколько венчал, сколько причащал, сколько ко мне приходило исповедоваться — никогда никаких подсчётов не делал. Наверное, тысячи прошли; а сколько — не могу сказать. Но я старался жить их жизнью, старался делать то, что им было нужно. Изначально ко мне пришли те, с кем я был очень близок и дружен ещё раньше, на приходе отца Всеволода (настоятеля Николо-Кузнецкого храма до отца Владимира — прим.ред.). Отец Всеволод был уже преклонных лет, он уже не мог исповедовать, и многие стали ходить ко мне, как к его ученику, его духовному сыну. Потом дети тех, которые ко мне пришли, выросли, я их повенчал, у них родились дети, я их крестил. Они стали подрастать, нужно было помогать их воспитывать. И всё само собой получилось, я ничего не придумывал. У меня не было никакого плана. Если был бы план, то я бы точно ничего не сделал, я бы просто испугался.

Православная школа для приходских детей

Когда моя старшая дочка в начале 1980-х пошла в школу, то сразу же дочку моих духовных чад тоже отдали в эту же школу. Потом другую, потом третью. И в обычной светской школе образовалась маленькая группка из нашего прихода. Так начался «лавинный» процесс: все с нашего прихода стали отдавать своих детей в эту школу. За короткое время там образовалось около 100 наших приходских детей. Тогда мы стали внедрять в эту школу своих преподавателей, и у нас получилась некая «школа в школе». Школа называлась экспериментальной, и мы пошли к академику РАО (тогда «Академия педагогических наук СССР» — прим. ред.), который курировал эту школу, и предложили сделать «кружковую» школу. Он нам посочувствовал, и мы сделали. У нас был свой директор, свои преподаватели, свои предметы.

Так мы прожили много лет, но потом началась перестройка. В администрация школы забеспокоились, мы им стали мешать. Тогда мы совершили исход и зарегистрировали свою православную школу. Первое время она размещалась в одной аудитории, где потолок был подпёрт доской, чтобы он не обрушился на детей. Тем не менее, у нас к этому времени уже были все 10 классов. Сегодня нашей школе уже 35 лет, больше 20 выпусков, у нас учатся около 500 детей.

Катехизаторские курсы

Однажды, ещё до перестройки, отец Димитрий Смирнов пришёл и говорит: «Я договорился в кинотеатре рядом с домом, чтобы нам выделили время, мы можем устроить там лекторий». И мы пошли в этот кинотеатр на Юго-Западе, четыре раза выступили с лекциями. Кинотеатр был набит так, что нельзя было ни войти, ни выйти. Когда четыре лекции прошли, люди сказали: «Давайте ещё». Мы пошли в другой кинотеатр, и устроили ещё цикл лекций. Потом нам сняли огромный клуб «Железнодорожника» около трёх вокзалов с залом больше 1000 мест. И мы два года в нём проводили лектории.

Потом наши слушатели попросили нас устроить не отдельные лекции, а курсы. Потом попросили: «Давайте дальше». И так получился Православный Свято-Тихоновский Богословский институт. Это всё получалось просто в ответ на запрос, специально мы ничего не придумывали. Процесс как-то сам показывал, что можно сделать дальше, а что делать нельзя.

Если себя не жалеть, то народ отвечает любовью

Но что самое главное в жизни пастыря? Приходится забыть о себе, обо всём забыть, даже о семье. При советской власти в храме нельзя было исповедовать. Меня гоняли из конца в конец по Москве. Из первого храма меня выгнали через пять месяцев, из второго — через пять лет, из третьего — тоже через пять лет пришлось уйти. Причина была всегда одна: «Зачем к вам ходит молодёжь?». Десять лет служил без регистрации.

Приходилось исповедовать дома, часто — по ночам. Сначала у себя дома. Семье было очень трудно, конечно, когда толпа сидит в коридоре. Потом на разных квартирах. Помню, я как-то исповедовал 18 часов подряд. Тогда ещё силы были. Дома и крестили, и приходилось секретно венчать. Потому что тогда нужно было всё регистрировать, а сведения поступали в исполком уполномоченному, и начинались неприятности. Поэтому, чтобы всё сделать тайно, приходилось рисковать. Священникам многим тогда не доверяли по понятным причинам.

Нас гоняли по требам из конца в конец. Изъездили не только всю Москву, но и всю Московскую область, даже в Калугу возили на требы. А машины не было, приходилось пешком, на такси, на транспорте.

И если себя не жалеть, если с любовью трудиться, то народ отвечает любовью, и тогда община складывается сама собой. Одни уходят, с кем-то не получилось, но другие приходят.

Начинали с хора

Когда мы начинали служить, был кризис церковного пения. Пели только правые хоры, а на левых стояли три бабушки без голоса и слуха и пели: «Отверзу уста моя…» — каждый день одно и то же, а потом там же ели колбасу.

Поэтому начинали с хора — это первое, что надо было сделать. Нашли среди духовных чад музыкантов, и они стали разбираться. Сначала я их учил петь на слух — не было ни нот, ни книг, ничего. Потом стали находить какие-то ноты, что-то привозили из-за границы. И получился у нас прекрасный хор, из которого позже вышел факультет Церковного пения Свято-Тихоновского университета. Сейчас наши выпускники поют по всей стране.

Так был создан весь Свято-Тихоновский Университет — нашими общинами. Как это вообще могло получиться? Как с нуля университет создать? Я сам не понимаю, как это могло случиться. Это создали общины. Первые годы все работали у нас почти бесплатно. Если платили, то максимум 20 долларов в месяц, и далеко не всем. Многие работали совсем бесплатно, по вечерам, хотели потрудиться для Церкви.

Вот так всё получилось. Теперь, когда прошло 40 лет, те, кто были молодёжью, стали уже старичками. И энтузиазма стало поменьше. А дети, которые выросли у нас в Церкви, в нашей общине, которым досталось уже всё готовое, на блюдичке с голубой каёмочкой — это совсем другие дети, это совсем другой народ. С ними уже не построишь такого, они уже избалованы. У них другая какая-то вера. С ними во многом труднее. Часто приходится следить только за тем, что лишь бы они христианскую нравственность сохраняли. Но и хороших детей тоже много.

Сила Церкви — в общине

Мне кажется, что община — это и есть Церковь. Без общины, без пастырской работы, без пастырского служения Церкви не будет. Во время гонения, кто выдержал? Кто выстоял? Церковные общины. Если бы их не было, то ничего бы не осталось. Откуда вышли самые лучшие епископы и священники? Из таких общин. Они сохранили веру в самых тяжёлых условиях: в тюрьмах, лагерях, ссылках, когда храмы были разрушены. Я сам из такой общины. Община — она сильнее всего, она живёт благодатью Божией, и эти люди готовы за свою веру умирать. Поэтому она непобедима. Это самая большая сила. Сила нашей Церкви.

И если наши священники будут пастырями, то Церковь будет жить. А если станут «требоисполнителями», и будут только считать деньги за сорокоусты и проскомидии, крестить по 2500 — то это конец. Из-за этого все люди разбегутся, никому это ненужно. Единственное, что человек ищет и куда он пойдёт — он пойдёт ко Христу, к благодати, к любви.

Протоиерей Владимир Воробьев,
выступление на пастырском семинаре «Церковный приход и церковная община: условия создания»