Как реагировать молодым священникам, когда некоторые немолодые дамы просятся в духовные чада?

Спасибо, о. Дмитрий, все точно. У меня их «персофиницированных» тоже нет. А, где им взяться если они не наши (пастырей), а Божьи. На мой взгляд, когда священник говорит о своих духовных чадах, то это предмет гордыни ибо он забывает, что сам только проводник любви и благодати Божьей. Особенно это комично выглядит у молодых священников, которые сами-то духовного опыта не имеют, а в лучшем случае только теоретическое знание о нем.

Я всем говорю, что священник-это как лечащий врач! Если ко мне пришел больной-я обязан оказать ему духовную помощь, могу быть постоянным лечащим врачом, но при условии, что человек будет обращаться действительно с болезнью и за помощью, а не для того, чтобы просто поболтать, кичиться перед другими прихожанами, что «этот батюшка мой духовный отец», или извлекая какую-то выгоду, как проход без очереди, или панибратство…

БРАТЬЯ, А НЕ ДЕТИ
Весьма распространенным соблазном для начинающих (да и не только начинающих) священников, особенно ревностных к своему служению и духовно настроенных, является младостарчество, когда священник, не обладая даром прозорливости, ведет себя так, как будто обладает им. Не зная воли Божией о судьбах конкретных людей, мечтает о себе, что знает, на этом основании вмешивается в их личную жизнь, дает непрошеные советы, рекомендует на каждый шаг брать у него «благословение» и настаивает на исполнении своих «благословений», а то и угрожает Божьими карами за «непослушание».
Многих людей такое поведение священника отталкивает (и слава Богу!), но многим оно нравится по разным причинам. И вот создается как бы духовная семья: во главе обаятельный «духовный отец» и при нем «верные духовные чада». Считается, что каждое слово батюшки должно ловиться и исполняться — в этом мыслится подвиг послушания.
Но истинное послушание — это отвержение своеволия ради воли Божией. А всегда ли, часто ли воля священника совпадает с Божией волей? Когда пастырь учит не воровать, не блудить, не осуждать — конечно, совпадает. Учить народ заповедям Божиим — даже долг приходского священника. Если, например, человек открывает на исповеди, что он прелюбодействует или разбойничает, то всякий пастырь обязан настаивать на том, что этот человек сначала должен прекратить исповеданные им злые дела, а уже потом сможет принести покаяние и приступить к Чаше Господней.
Но советовать людям вступать в брак или принимать монашество, поступать в Духовную семинарию или в светский вуз и тому подобное, духовник может, когда у него просят совета. Посильно помогать людям в решении их духовных и житейских проблем в соответствии с заповедями Божьими — наш пастырский долг. Но это не должны быть непрошеные советы, и мы не должны настаивать на своих мнениях. Если кто-то испытывает ко мне доверие и хочет о чем-то спросить, пусть спрашивает, я отвечу, как смогу, а он пусть поступает по совести. Всякий разумный пастырь должен понимать, что ответы, которые он дает, не совершенны, что в них некоторый духовный опыт перемешан с простой человеческой опытностью и даже с греховными страстями.
Как врач или школьный учитель понимает свою ограниченность, но не отказывается лечить или учить, чтобы люди не остались совсем без помощи, так должен смотреть на свое пастырство и священник. Но, если не знаю, что сказать, нужно не фантазировать, а сказать: «Не знаю». Еще в Ветхом Завете написано: «Будь скор к слушанию, и обдуманно давай ответ. Если имеешь знание, то отвечай ближнему, а если нет, то рука твоя да будет на устах твоих» (Сир. 6, 13—14).
Всем нам, пастырям, важно знать свою меру. Чтобы ставить перед прихожанами духовные задачи и контролировать исполнение, чтобы давать духовным чадам указания, не ожидая их вопросов, нужно иметь дар прозорливости, то есть говорить не из своего духовного опыта — может быть, неложного и богатого — а прямо от Духа Святого. О таких святых старцах мы читаем в Отечниках, и пусть каждый духовник рассудит, о нем ли там написано. Да и преподобные Оптинские старцы называли непрошеные советы вредным пустословием.
А как же послушание духовного чада духовному отцу? А пусть прежде духовный отец спросит себя: «Правда ли я — отец и правда ли я — духовный?» Болит ли мое сердце о духовных чадах, как болит сердце у родных отца и матери? И если болит, то как: в непрестанной о них сердечной молитве или от душевной привязанности и эмоционального возбуждения? А честно ответив себе на эти вопросы, будем считать людей, которые прониклись к нам доверием и симпатией, не своими духовными детьми, а братьями и сестрами во Христе. И послужим им не старческим окормлением, к которому пока мы, да и они не способны, а благоговейным совершением Божественной литургии и других священнодействий; послужим им своим добрым отношением, разумным устройством приходской жизни, добрым нравственным примером; послужим людям и духовным советом, когда они к нам сами обращаются, но не будем настаивать на своих мнениях и этим связывать богоданную свободу чад Божьих.
Задача духовника не связать волю человека (пусть несовершенную или даже злую), а помочь ему обрести подлинную свободу, которая обретается в исполнении заповедей Божиих. Истинный наставник помогает человеку научиться жить по заповедям. Он помогает человеку отсечь своеволие и согласовать волю с волей Божией. Волей Божией, а не наставника.

ЧЕГО ИСКАТЬ В ОБЩЕНИИ С НАСТАВНИКОМ? О ПСЕВДОДУХОВНИЧЕСТВЕ
В книге преподобных Варсонофия и Иоанна дается ценнейшее наставление, что истинные духовные чада, храня веру к отцу, «смотрят на конец дела — на славу Божию, в них проявляемую» (ответ 379). То есть в общении с на-ставником нужно искать духовного преуспеяния. В этом смысле отвержение своей воли ради воли Божией само является благом.
Но сплошь и рядом люди ждут от общения с духовным отцом лишь душевного утешения, душевной поддержки, житейского совета. Ждут и благословения, но в каком смысле? Нужно было бы искать постижения Божией воли о себе: «Господи, если я задумал угодное Тебе, помоги, а, если заблуждаюсь, разрушь мой замысел». Вместо этого обычно ищут получить как бы божественный мандат на совершение своей воли.
Юноша собрался поступать в институт: «Батюшка, куда мне поступать — в Рыбный или в Высшую школу экономики?» Он надеется, что как батюшка скажет, туда он и поступит. А если не поступит никуда, то значит батюшка плохой и не духовный или вообще Бога нет. Задавая вопросы своим духовникам, прихожане, как правило, ищут не спасения души, а помощи в житейских обстоятельствах. Само по себе оно неплохо, но не нужно бы называть такое общение духовничеством. Однако не только чада, а и отцы не все это понимают.
Получается иногда весьма интенсивная как бы духовная жизнь. С долгими как бы исповедями (на самом деле — разговорами по душам) и как бы послушанием (на самом деле — своеволием под прикрытием благословения). Чем такая фальшивая духовность, лучше честно не иметь духовного отца, если Господь его не послал или пока не послал.
Да и многие ли из нас, священников, внутренне готовы быть духовными отцами не по имени только, а по сути? Страсть считаться духовником иной раз принимает форму зависимости, как у артистов — от оваций. Я знал одного, тогда молодого священника, который хвастался, что у него 500 духовных чад. На вопрос, откуда так много, он ответил, что, когда кто-то к нему приходит на исповедь первый раз, он его сразу объявляет своим духовным чадом и велит в дальнейшем исповедоваться только у него. Такое поведение священника конечно недопустимо.

О НЕРАЗУМНОЙ РЕВНОСТИ ОТЦОВ
Ревнивое отношение к духовным чадам порождается в нас тщеславием. А кто же от него совсем чист? Например, исповедуем мы, два батюшки, людей, ко мне уже никто не стоит, а к нему восемь человек, я машу рукой — идите ко мне, — а они не хотят, мне это обидно — меня не оценили. А если, наоборот, — у меня восемь человек, а к нему не идут, — это тешит мое чувство собственной значимости. Если священник осознает, что происходит, и искренне кается в своем тщеславии, то это куда ни шло: не на пятерку, но хоть на тройку.
Если же священник не осознает своего тщеславия, а оправдывает себя, то его лицемерие будет заражать и его духовных чад. Внешне все может быть благообразно — я буду говорить людям правильные по сути вещи, что, мол, лучше ходить к одному священнику, чтобы не путаться в разных советах, а иметь при этом в виду, что ходить надо именно ко мне.
И прихожане будут чувствовать, что батюшке неприятно, когда человек ходил на исповедь к нему, потом подошел к другому. Священник слова не сказал, виду не подал, но сердце сердцу весть подает. Не раз приходилось слышать от людей, что ходил к одному, потом хотел обратиться к другому, но неудобно, потому что батюшка обидится. Это «неудобно» здесь совершенно неуместно.
Прихожанину при выборе духовника совсем не нужно заботиться, как бы не обидеть батюшку. Ведь при выборе врача мы об этом не думаем. Например, я болею и знаю, что доктор Шувалов обидится, если я пойду не к нему, а к Ерофееву, но если мне знающие люди скажут, что Ерофеев более опытный врач и лучше разбира¬ется в моей болезни, я пойду к Ерофееву, потому что прежде всего хочу вылечиться. А вечное спасение не менее важно, чем телесное здоровье, поэтому в поисках духовного наставника, как и в поисках врача, надо в первую очередь исходить из того, что мне полезней. Священник же как христианин должен сам бороться со сво¬им тщеславием.
Из чьих рук принять Святые Тайны или кто меня помажет елеем, можно и совсем не выбирать, — тут личность священника значит немного. Но, если я нуждаюсь в наставлении, даже разовом, то обращаться надо к тому, к кому имею доверие, от кого надеюсь получить совет для спасения души. Тем более ответственно нужно подходить к выбору духовного отца, руководителя на пути ко спасению.

О НЕРАЗУМНОЙ РЕВНОСТИ ДУХОВНЫХ ЧАД
Пристрастие духовных чад к наставникам — отнюдь не новое явление в церковной жизни. Еще у апостола Павла читаем об этом: «У вас говорят: „я Павлов“; „я Аполлосов“; „я Кифин“; „а я Христов“. Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились?» (1 Кор. 1, 12, 13).
И продолжение той же темы в 3-й главе: «Если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли [обычаю] поступаете? Ибо когда один говорит: „я Павлов“, а другой: „я Аполлосов“, то не плотские ли вы? Кто Павел? кто Аполлос? Они только служители, через которых вы уверовали, и притом поскольку каждому дал Господь. Я насадил, Аполлос по-ливал, но возрастил Бог; посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а [все] Бог возращающий» (1 Кор. 3, 3−7).
Тут апостол Павел дает нам важный пример пастырской трезвости: он не поддерживает заблуждения духовных чад, а обличает их и тем помогает вернуться на истинный духовный путь.

ЧЕСТНАЯ ДУШЕВНОСТЬ
Но откровенная, честная душевность не так уж плоха, — дружат же люди между собой, помогают друг другу. Какая-нибудь бабулька-прихожанка, может быть, звезд с неба не хватает и о духовном послушании даже понятия не имеет, зато батюшке подрясники чинит и пироги его семье по праздникам печет. Батюшка поминает ее на проскомидии, а она его считает духовным отцом. Ну и слава Богу!

ИГРА В ДУХОВНОСТЬ
Гораздо хуже этой простоты игра в духовную жизнь. В нее склонны играть и пастыри, и овцы. Как приятно, читая жития древних преподобных отцов или близких к нам по времени Оптинских старцев, представлять и себя таким, как они. Тем более, что и люди уважают и даже говорят: «Батюшка, спасибо вам за молитвы — я выздоровела». Чем не «дар исцелений»? Или: «Батюшка, вы сегодня на проповеди ну прямо про меня все сказали». Это уже «прозорливость». А когда прочитаешь про праведного Алексия (Мечева), что он был «старец городской», то думаешь: «Ну, вот! И я тоже — старец городской!» И духовное чадо подыгрывает этой фальши: «Батюшка, как благословите, так и сделаю», а подразумевает, что сделает, если батюшка благословит так, как он хочет. Как пошутил по этому поводу один прихожанин: «Я за послушание, что хочешь выпью».
Есть опасность для духовника принять уважение и любовь со стороны паствы за признак своей духовной одаренности и едва ли не святости. И это искушение не так редко, как может показаться. Младостарчество — болезнь не только каких-то духовных монстров, а очень многих и многих из нас. Когда не только молодой, но и опытный священник думает о себе, что ведет своих чад ко спасению, духовно ими руководит, или как один батюшка (хороший батюшка, кстати) про одного своего духовного сына сказал: «Это овощ с моего огорода». Что же это, как не младостарчество в стертой, так сказать, форме?
Прекрасно, что у нас сейчас издаются большими ти¬ражами жизнеописания святых старцев: Серафима Саровского, Оптинских отцов и многих других. Но, читая о них, мы зачастую не учимся у них смирению, терпению, отсечению своей воли ради воли Божьей. Чадам хочется, чтобы батюшка пришел, и «стало так тепло-тепло, я ему все рассказала, и вся облилась слезами». И батюшке приятно вести себя, как старец из книжки, — пошутить, по голове два раза постучать: «Ну, что ты, дурочка, так расплакалась, все у тебя будет хорошо. Иди с миром». Изображать можно все, что угодно, но это не имеет никакого отношения к делу. Серафима Саровского старцем делала не согбенность и не благостный лик, и не знаменитое «Радость моя, Христос воскресе!», а то, что он давал советы не от своего великого духовного опыта, а от Духа Святого, наполнявшего его простую и бесстрастную душу.