Младостарец Краткая история понятия

Проблема «младостарчества» — т. е. злоупотребления пастырской властью — является неизбывной для Церкви. Но само это понятие имеет свою занимательную историю, которую проследит диакон Евгений Лютько в публикации, отражающей исследовательскую работу Лаборатории исследований церковных институций (ЛИЦИ) ПСТГУ.

О «младостарчестве» в 1990—2000-е годы говорили много и обстоятельно. Очевидно, что проявившиеся в этот период пастырские злоупотребления, которые были связаны с большим спросом на опытных священников, и их фактической нехваткой, как нельзя более точно объяснялись этим словом. Но что под ним понимали до того, как оно стало общеизвестно и общеупотребимо?

Наверно самое удивительное, что первоначально понятие «младостарец» использовалось в положительном значении. Так, например, в своих воспоминаниях один из выдающихся деятелей русской церковной эмиграции митр. Евлогий (Георгиевский, 1868−1946), пишет про отца Андрея Сергеенко (1902−1973), служившего тогда в Медоне и замечает, что кто-то из прихожан называл его «младостарец» за молодость, сочетавшуюся с пастырской ревностью и способностью влиять на людей.

Архим. Киприан (Керн, 1899−1960) использует это слово в книге «Золотой век святоотеческий письменности». Говоря о преподобном Макарии Египетском, архим. Киприан замечает, что «Подвижничество его было настолько велико, что скитяне дали ему прозвище παιδαριογέρων „младостарца“, „потому что он свыше возраста преуспевал в добродетелях“». Примечательно, что понятие παιδαριογέρων обычно переводилось на русский язык иначе. В тексте «Лавсаика», который цитирует архим. Киприан оно переводится как «отрок-старец». Этот перевод ближе к оригиналу, и он основывается на традиции латинского перевода παιδαριογέρων — puer senex. Тем не менее, в арсенале архим. Киприана, который преподавал патристику в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже в период с 1945 г. до смерти в 1960 г., и знал традиционный вариант перевода, нашлось оригинальное, хотя и не вполне точное слово — «младостарец».

На основании двух упоминаний сложно судить о том, как и почему возникло это понятие. Можно предположить, что первоначальный ареал его распространения — русский Париж 1930−1950-х гг. В межвоенный период приставка-понятие «младо» стала востребованной в общественно-политическом плане: этноним с приставкой «младо» обозначал группу наиболее передовых представителей нации, ощущающих свою ответственность за политическое самоопределение народа. «Младодвижения» зародились еще в XIX в., но в русской печати первые из них начинают фигурировать только в эпоху Первой мировой войны («младотурки», «младополяки», «младолатыши»). В эмиграции появилось и русское младонациональное движение — младороссы. Все это, возможно, способствовало формированию и распространению неологизма «младостарец» в эмигрантской среде с характерной положительной коннотацией: оно соответствовало значению «молодого аскетически настроенного священника», который стремился возродить, уже в новом контексте эмиграции, специфический формат духовного окормления. Подобно тому как младороссы в эмиграции возрождают русскую национальную идею, младостарец — возражает практики дореволюционного старческого делания. Впрочем — все это не более чем гипотеза…

Причины резкого перелома в истории понятия «младостарец» — загадка. Однако для развития негативного варианта значения этого слова в русском языке также были предпосылки. Так, например, в русской аскетической литературе встречается понятие «младоумие» в смысле «не зрелость ума свойственная молодости», и тут коннотация однозначно негативная.

Впервые понятие «младостарчество» в значении близком современному, появляется еще у одного эмигрантского церковного автора И. М. Концевича (1893−1965) во введении к работе «Оптина пустынь и ее время». «Младостарчество» для Концевича — неправомерный переход границы между «духовничеством» и «старчеством». Концевич, упоминая это понятие, добавляет присловье — «по одному меткому выражению», оставляя нас лишь догадываться, кто именно является автором этого «меткого выражения». Вероятнее всего, что Концевич — выпускник Свято-Сергиевского института в Париже — писал исследование об Оптиной Пустыни незадолго до смерти, уже проживая США и будучи преподавателем Патрологии в Свято-Троицкой духовной семинарии в Джорданвилле. Можно предположить, что «меткое выражение» подмечено им уже в США, хотя доподлинно не известно, когда Концевич работал над текстом введения. В подтверждение того, что сугубо негативная коннотация понятия «младостарец"/"младостарчество» устанавливается не в Европе, а в США, можно указать на то, что следующий автор, у кого оно встречается — это протопресвитер Александр Шмеман (1921−1983) — также перебравшийся из Парижа в США. В его дневниках и заметках слово «младостарец» или «младостарчество» встречается несколько раз. Так в заметке о Православии на Аляске, написанной в 1977 г., он пишет про епископа Георгия (Афонского, 1925−2008): «Ему не приходит в голову показывать или доказывать свою церковность. Ибо он не в книгах вычитал о ней и не у скороспелых „младостарцев“ научился ей, а она у него в его „левитской“ крови, унаследованной им от поколений простых и смиренных русских пастырей». Здесь интересно то, что «младостарчество» противопоставляется не «старчеству», как особому харизматическому служению, а «левитству» — наследственной и жизненно-бытовой церковности. Еп. Георгий был учеником отца Александра по Свято-Владимирской семинарии. Оппозиция «левитской крови» и учения «младостарцев», которую использует Шмеман, как кажется, мало что может дать к прояснению значения этого понятия. Речь, вероятно, идет о своего рода «нарочитой» церковности, «фарисейском духе», которые Шмеман часто обличает в своем дневнике. Вполне вероятно, что для отца Александра был дорог опыт традиционной священнической семьи, полученный еп. Георгием в довоенном Киеве, который мог быть противопоставлен эмигрантскому опыту самого отца Александра, а также опыту неофитов, обретающих веру в Европе и США послевоенного периода. Во всяком случае, здесь понятие «младостарец» не используется в прямой связи со злоупотреблениями священнической властью — то есть не в том контексте, в котором это понятие будет функционировать впоследствии.

Однако уже спустя несколько лет Шмеман говорит о младостарчестве в современном смысле. В среду 2 декабря 1981 г. отец Александр доверил своему дневнику следующую запись:

«Современная молодежь, прежде всего, несчастна. Несчастна потому, что живет в мире, в котором один критерий — успех. Отсюда тоже невероятный разлив всяческого самозванства, учительства… „лидерства“. В Церкви это приводит ко все разрастающемуся „младостарчеству“. (…) На днях мне довелось прочитать письмо одного такого младостарца. Студент, получивший его, дал мне его — сомневаясь в уже не помню каком „поучении“ этого тридцатидвухлетнего учителя духовности. Какая поразительная самоуверенность, какое полное абсолютное самоотождествление с истиной».

Здесь, пожалуй, впервые, возникает целостный образ, отвечающий ряду стереотипических характеристик: молодость, самоуверенность, «самоотождествление с истиной». Примечательно, что генеалогию «младостарчества» как явления Шмеман выводит из специфической современной ситуации: стремления к лидерству, в основании которого лежит культ успеха среди современной молодежи.

В России, тогда еще Советской, о «младостарчестве» возможно впервые сказал митр. Антоний (Блум, 1914−2003) в 1987 г. Это слово появляется в его докладе, сделанном 18 мая на конференции «Богословие и духовность», проводимой в рамках подготовки к празднованию тысячелетия Крещения Руси. Он использует это понятие в уже в устоявшемся смысле, акцентируя внимание на неопытности и самонадеянности молодого священника:

«Большая опасность, которой подвергается молодой неопытный священник, полный энтузиазма и надежды, состоит в том, что подчас молодые люди, выходящие из богословских школ, воображают, будто рукоположение наделило их и умом, и опытностью, и „различением духов“, и делаются тем, что в аскетической литературе называли „младостарцами“».

Сложно сказать, что именно имеет ввиду митр. Антоний, говоря об «аскетической литературе». Строго говоря, аскетическая литература «младостарца», т. е. «отрока-старца» аттестует исключительно положительным образом. Возможно, владыка подразумевает работу Концевича, которая хоть и не была сама аскетическим творением, все же была авторитетным трудом по истории русского монашества. Как было сказано выше, в этой работе понятие «младостарчество» помещено в самом начале и выглядит как ключевое и «программное». Видимо, в случае с докладом митр. Антония, имела место своеобразная ошибка памяти — понятие из лексикона современного исследователя было перемещено в лексикон его источников.

Как бы то ни было, колоссальный авторитет, которым обладал митр. Антоний в конце 1980-х гг. был помножен на авторитет «аскетической литературы», на которую он ссылался. И понятие прочно вошло в церковный лексикон 1990−2000-х гг., перестало быть «неологизмом» или «метким выражением», и впоследствии употреблялось уже без каких-бы то ни было оговорок.

Нельзя не радоваться тому, что сейчас понятие «младостарчество» практически вышло из употребления. Трезвая оценка своих возможностей в деле душепопечения — это одно из самых главных качеств, которые требуются от современного священника, особенно молодого, и хочется верить, что и духовная школа, и сама церковная жизнь воспитывают его в будущих ставленниках. Но проблема пастырских злоупотреблений неизбывна — меняется только ее риторическое оформление, следующее за развитием языка и культуры. Не так давно, сначала в Католической Церкви, а затем и в Русском Православии заговорили о «духовном абьюзе». И в новых словах, пусть и взятых из совершенно чуждого и далеко не нейтрального по отношению к христианству лексикона, угадывается тот же самый смысл…

По материалам публикации:

Lyutko E., Cherny А. The Concept of Mladostarchestvo as a Tool for Criticizing Religion in Modern Russia: An Analysis of Rhetorical Strategies // Changing Societies & Personalities. 2022. Vol. 6. № 3. P. 655−676.