Протоиерей Леонид Царевский "В школе я не администратор, а духовник"

— Отец Леонид, когда и в связи с чем возникла идея строить школу?

— Идея принадлежала родителям, которые жили в Троицке, и протоиерею Владиславу Свешникову, тогдашнему настоятелю нашего храма (он восстанавливался с 1990 года буквально из руин). Я в то время был помощником отца Владислава. Зародилась идея в 1992 году, а реализовалась в 1994-м. Но окончательно нам стало ясно, что нужно создавать школу, в течение 1993 года, когда пошел резкий крах всего: стало рушиться образование, начались политические катаклизмы, раскрутилась инфляция… В то время стали появляться конфессиональные, в том числе православные, школы.

Главными инициаторами были сами родители — прихожане Казанского храма, у которых подрастали дети. В светские школы стала проникать наркомания и всякая безнравственность — как-то резко все это началось. А плюс к этому — безбожие, унаследованное еще от советской школы. И мы родителей поддержали.

Некоторые из прихожан сами работали учителями: по литературе, естественным наукам, истории. И мы видели, что стандартное содержание этих предметов не соответствует тому, что мог бы преподать детям человек верующий. С историей вообще случилось нечто невероятное: в 1990-е годы появилось много учебников, но в основном очень слабые или однобокие. Как адекватно преподавать историю, было совершенно непонятно.

По всем вышеозначенным причинам мы взяли курс на создание школы и 1 сентября 1994 года открыли два класса — первый и пятый. В первый класс мы набрали пять человек, а в пятый — семь. Занятия проводили в так называемой «ленинской комнате» 2-й школы города Троицка. Ее директор, Анна Васильевна Косолапова, была нашей прихожанкой, крестилась по собственному почину, она нас и приютила.

Каждый год мы продолжали набирать первоклассников, так что у нас прибавлялось по одному классу. Это были в основном дети наших прихожан. Постепенно открывались и другие храмы в окрестностях, наш приход расширялся. И настал момент, когда в одной комнатке нам стало тесно.

Всего мы переезжали 12 раз! Места были самые разные: детский сад, библиотека, центр детского творчества, два частных дома, подвал, вечерняя школа, бывшая амбулатория… Несколько раз мы боялись, что школу придется закрыть, учиться как-то по домам. То нам подолгу не выдавали необходимые лицензию и аккредитацию, то возникали проблемы с местом… Наши младшие классы 11 лет размещались в расположенном неподалеку деревянном храме Покрова Божией Матери (там до сих пор расположен филиал нашей «началки», и есть планы строительства большой школы). Старшим классам за это время пришлось сменить несколько локаций. Зарегистрирована школа долгое время была вообще на квартиру директора.

В конце концов лицензию и аккредитацию нам стали выдавать, но каждый раз на ограниченное время — то на год, то на три. Сейчас, слава Богу, все это оформлено уже бессрочно.

В 2006—2007 годах мы поняли, что нужно строить собственное здание. Наброски проекта у меня хранятся еще с 1992 года, тогда это было больше похоже на деревенский домик. С течением времени «домик» все увеличивался в размерах, и в результате с помощью прихожан был разработан большой, серьезный проект. В 2010 году мы начали строительство, а в 2013 году закончили и въехали в новое, теперь уже собственное здание — 2,5 тысячи кв. м.

— Сколько у вас сейчас учеников?

— Когда начинали стройку, у нас обучались 170 детей. Сейчас уже 340.

— Все из Троицка?

— Троицк, Пучково и окрестности. Есть несколько ребят, которые живут километров за тридцать и каждый день ездят. Но в основном местные. Есть прихожане, раньше приезжавшие издалека, но со временем приобретшие участки или дома в Пучково, они стали местными жителями.

— Многие желают поступить к вам учиться? Есть ли какой-то конкурс на поступление?

— В разные годы бывало по-разному. Несколько лет подряд конкурс составлял два человека на место. Мы серьезной комиссией сидели и подолгу выбирали, сравнивали: кто церковный, кто не очень… и по другим критериям. Последние года три — полегче, конкурс снизился до уровня примерно 1,2−1,5 человека на место. Сейчас в Троицке открылась новая большая школа, да и в целом светское образование более или менее начало выправляться. Наркотиков уже точно нет, появились крепкие педагоги. Вот мат, к сожалению, пока сохраняется…

Процесс движения к лучшему в светских школах запустился, по моим наблюдениям, примерно с 2005 года. Я это заметил потому, что как настоятель постоянно взаимодействовал с окружными светскими школами: нас, священников, приглашали туда проводить беседы, да и учителя, работавшие в нашей школе, поначалу преподавали еще и в светских школах. И вот в 2005 году, когда праздновали 60-летие Победы в Великой Отечественной войне, вдруг массово появились стенгазеты и другие материалы на эту тему, как-то все вдруг заинтересовались историей. С тех пор дело пошло на лад. Появляются кадетские классы, приходят верующие учителя. По-моему, все школы в Троицке сегодня освящены.

— Но потребность в православной школе все равно остается, так ведь?

— Безусловно. У нас было несколько случаев, когда кто-то из детей в средних классах начинал бунтовать — против школы, против родителей, против Церкви (для подростков это обычное дело, просто всегда есть кто-то, кто проходит этот этап более остро). В итоге они уходили от нас — а через короткое время возвращались. Было два случая, когда дети выдержали в другой школе всего один день!

— И чем они объяснили свое решение вернуться?

— Просто сравнили. (Смеется.)

Конечно, у всех всё по-своему. Есть дети, которые перешли от нас в другие школы ради того, чтобы учиться в специализированных классах, ушли осознанно — и остались там. Мы все-таки даем общее образование, без особых уклонов, хотя каждый год кто-то из наших выпускников (а иногда даже трое-четверо) поступает в медицинские институты. У нас объективно сильные педагоги по биологии и химии, для поступления в вузы по этому направлению ребята даже не нанимают репетиторов.

Кроме того, вот уже несколько лет как один-два мальчика идут после школы в семинарию или в Православный Свято-Тихоновский университет.

Общий уровень педагогов у нас, на мой взгляд, выше среднего. В прошлом году двое ребят перевелись от нас в медицинский класс обычной школы. Сейчас слышим от их родителей слова сожаления — оказалось, у нас образование сильнее.

Кроме того, у нас в школе много разнообразной творческой деятельности, и мне это очень по душе. Дети ярко проявляют себя на школьных концертах и праздниках. Хореография, спектакли, снимают кино, поют и на музыкальных инструментах играют… Причем есть ребята, делающие это очень профессионально. У нас 12 разных кружков — и бокс, и самбо, и шахматы, и художественные занятия, очень интересный биологический кружок, военно-патриотический клуб…

На Масленичной неделе обычно проводим школьный бал, это всегда очень яркое и интересное мероприятие, на литературной основе, целый спектакль, который перемежается танцевальными номерами. Ставили балы по мотивам пушкинского «Евгения Онегина», «Маскарада» Лермонтова, романа «Война и мир» Толстого, по гоголевским «Мертвым душам». Даже «Бориса Годунова» поставили, и хорошо получилось: из 23 пушкинских сцен у нас сохранились тринадцать! А в этом году замахнулись на «Ревизора».

Одна из учительниц уже много лет организует вечера памяти подвижников нашего времени. Уже прошли вечера Николая Сербского, Гавриила Ургебадзе, Николая Японского, сейчас готовим вечер про отца Иоанна (Крестьянкина). Это тоже сценические постановки с ведущими, с хоровым сопровождением. Участвуют в таких вечерах по 30−40 ребят.

Мне очень близок такой театральный подход, когда участники постановки не «перевоплощаются» в кого-то, а просто рассказывают средствами театра о том, что они почерпнули, познакомившись с тем или иным автором, с тем или иным подвижником. Минимум костюмов и грима — личное переживание и осмысление.

— Как вы находите учителей? Ведь, наверное, православная школа не может предложить им высокие зарплаты?

— Поначалу поиск учителей представлял большую проблему. Наши первые учителя — настоящие энтузиасты Православия, православного образования. Они готовы были работать за любую зарплату, многие совмещали преподавание с другой работой, с репетиторством. Но именно как предметники некоторые из них были слабоваты, и постепенно мы с ними расстались. Иногда это происходило болезненно: трудно человеку сказать, что ему лучше уйти, в идеале так, чтобы он сам понял…

С зарплатами было, конечно, очень сложно. Все обучение оплачивали родители, самые обычные люди, богатых среди них не было, а государство ничего не давало. Кроме того, недалеко от нас находится известная православная школа-пансион «Плёсково», где есть состоятельный благотворитель, и там зарплаты у учителей были как минимум вдвое выше наших, а общий бюджет «Плёсково» в течение ряда лет отличался от нашего в 12 раз! Несколько наших преподавателей перешли туда.

Но и нашей школе Господь посылал благотворителей. Например, Алексея Васильевича Куимова, который построил деревянный храм Покрова Божией Матери Десне (в 34 км) и Православный центр, как раз там и провела 11 лет наша «началка». Благодаря им мы оказались защищены от ситуации, когда школа целиком зависит от успехов или неудач одного-единственного благотворителя.

Лет десять назад нам наконец удалось получить государственную, так называемую московскую, субсидию, которая составляет около половины минимальной суммы, необходимой для финансирования школы. Другую половину вносят родители. И сегодня мы наконец-то можем обеспечивать нашим учителям обычную московскую зарплату.

— Необходимость платить за обучение в православной школе никого из родителей не смущала?

— Очень мало у кого возникал такой вопрос. Все понимают, что школе надо покупать учебники, платить зарплату учителям, уборщицам, поварам, оплачивать коммунальные услуги, нужны продукты. Как иначе? Причем нужно, чтобы всё было качественное! Например, мы четыре раза меняли поставщика продуктов. Всё это должно брать на себя либо государство, как в других школах, либо какой-то серьезный благотворитель. Приходится подключаться родителям. Понятно, что нужно найти некий баланс. Кстати, во всех школах родители скидываются на те или иные нужды, а многие дети еще и с репетиторами занимаются. То есть затраты так или иначе есть у всех.

— Легко ли Вам, священнику, настоятелю большого прихода, заниматься еще и школой? Ведь помимо преподавательской работы это еще и немалый груз административных обязанностей.

— В школе я не администратор, а духовник. За все 30 лет существования школы я никогда не брал на себя директорскую функцию. Конечно, приходится вникать во все ситуации, мы обсуждаем их с директором, с педагогами. Что-то советую как духовник, на что-то могу повлиять как учредитель. У нас вполне сбалансированная ситуация: часть сотрудников считают, что батюшка сильно вмешивается, а часть — наоборот, что он как-то мало делает и надо бы больше. (Улыбается.) Так что всё в порядке.

Бывают очень сложные ситуации. Например, семья церковная, а ребенок ведет себя плохо, бунтует. По-хорошему, оставлять его в школе нельзя: не хочешь учиться — не надо, мы же здесь насильно не держим. А родители говорят: «Нет-нет, он хочет, хочет!» А он: «Не хочу!» Как тут быть? Через год он действительно может одуматься, пройдет острота подросткового возраста. А может, наоборот, всё усугубится, это непредсказуемо. Вот в таких случаях и нужна пастырская работа. Если ребенок пришел на исповедь, покаялся — я, конечно, за него ходатайствую, чтобы его оставить. Хотя понятно, что у детей всё это может быть нестабильно: сегодня покаялся, а через неделю опять набезобразничал.

Дети в основном хорошие. Но есть 13−15 процентов проблемных ребят, и это не так мало, учитывая, что всего у нас 340 детей. Кстати, психолого-педагогическая статистика говорит, что 86 процентов детей трудно проходят переходный возраст. Но это «трудно» бывает в разной степени и длится по-разному: у кого-то год-два, у кого больше.

В первый раз у меня опустились руки где-то к 1997 году. Поначалу был энтузиазм, а потом начались разнообразные проблемы и мысли: не слишком ли много мы на себя взвалили, как всё это потянуть, не закроют ли нас… И тогда я поехал к отцу Михаилу Труханову, известному духовнику, который 15 лет провел в лагерях, потом ему разрешили служить, он принимал людей при храме преподобного Пимена Великого. У него ноги были отморожены, поэтому обычно он сидел, но иногда вскакивал и взволнованно говорил: «Христианин должен быть как солдат: Господи, что еще не сделано?» Мы тогда час с ним пообщались, этот разговор запомнился мне на всю жизнь. Отец Михаил четко и ясно сказал: школу бросать нельзя, нужно «тянуть».

— После этого стало легче справляться с проблемами? Или просто появилась внутренняя уверенность, что дело бросать нельзя?

— Я как-то не привык заниматься внутренним самоанализом, раздумывать, чувствую я уверенность или нет… Просто понял: нужно продолжать делать всё, что мы делали до этого. И мы продолжали. А дальше бывало по-всякому. Иногда — очень тяжело, но говорили: ничего, прорвемся!

— Как школьная жизнь связана с жизнью прихода, который Вы возглавляете?

— Школа и приход с самого начала были связаны теснейшим образом, и чем дальше, тем теснее, потому что детей в школе становилось всё больше. Сейчас примерно половина — наши приходские дети. Другая половина — из других храмов. Так что назвать нашу школу приходской уже нельзя. И учителя есть из других храмов, и батюшки разные преподают. Но многие мероприятия по-прежнему остаются школьно-приходскими.

— Какие предметы преподаете Вы сами?

— У всех этих предметов общее название — Закон Божий, но в каждом классе на самом деле преподается конкретный предмет: Священная История, История Церкви, Литургика, Апостол, Катехизис и т. д. Мы составили программу на все 11 лет обучения. В первом классе разбираем общие понятия: Кто такой Бог, что такое вера, зачем нужна Церковь… Во втором классе — Евангелие. Предмет, который мы проходим в третьем классе, назвали «Введение в литургическое предание»: здесь изучается практика церковной жизни — церковный календарь, службы, поминовение и т. д. В четвертом классе изучаем Апостол, причем три четверти учебного времени посвящены Деяниям святых апостолов, и только последняя четверть, кратко, — апостольским посланиям. В пятом классе — Ветхий Завет, в шестом снова возвращаемся к Евангелию, но говорим о нем уже более углубленно. Седьмой класс — Литургика в той мере, в какой она доступна детям этого возраста. В восьмом-десятом классах — История Церкви, в одиннадцатом — Катехизис.

Преподаю не только я, у нас 10 священнослужителей и педагог-историк. Обычно у меня пять разных классов плюс классный час у кого-то. У других батюшек — от одного до трех классов.

— В чем заключается Ваша деятельность как духовника школы?

— Тут множество моментов: богослужение, празднование святых класса, сами уроки, мероприятия, урегулирование отношений, разбор ситуаций, какие-то «законодательные» установки и др. Но я считаю свою духовническую деятельность крайне недостаточной, ведь детей много и нет возможности регулярно общаться с каждым ребенком. Я пытался сделать так, чтобы к каждому классу был прикреплен батюшка-духовник, но это не всегда получается. В большинстве случаев все равно приходят ко мне. Так что, конечно, возникает много упущений.

— А как устроено общение ребенка с духовником? Существуют ли особые дни или периоды, когда детям положено приходить на исповедь или на беседу?

— У нас прямо в школе есть храм святых Царственных мучеников-страстотерпцев, где регулярно совершается Божественная литургия: в двунадесятые и великие праздники, в день памяти святых Царственных страстотерпцев, святителя Николая Чудотворца, равноапостольных Кирилла и Мефодия и в другие. В среднем два раза в месяц мы служим общешкольные литургии плюс обязательно по воскресеньям, и на всех этих богослужениях многие ребята исповедуются и причащаются. Младшие классы — почти все, кто постарше — выборочно.

— То есть и к исповеди, и к причастию дети приступают по желанию?

— На литургии все присутствуют, по классам, а исповедуются и причащаются — по желанию. Так или иначе большинство ребят постоянно находятся в орбите школьного богослужения. Мальчики алтарничают, девочки готовят запивку и прочее; хор, конечно, есть. Дежурный класс готовит храм к службе.

Возвращаясь к разговору о духовничестве. С ребятами из семей наших прихожан, конечно, существует дополнительное внешкольное общение — в храме, в воскресной школе, дома у кого-то бываю.

Плюс к этому — особые случаи: когда кто-то напроказничал, или учитель «незаслуженную» двойку поставил, или возникли какие-то другие проблемы. Случается, что и подерутся, — я очень стараюсь, чтобы в таких случаях дети сами между собой разобрались. Мальчишки прекрасно договариваются, если родители не успевают вмешаться. Всего процентов пять родителей люди конфликтные, им постоянно что-то не так. Но и этого хватает…

Был случай: ученик очень дерзко повел себя с учительницей, даже стал драться в ответ на требование убрать за собой мусор, и охраннику пришлось применить к нему силу. Родители мальчика, узнав об этом, написали жалобу в Патриархию, и нам пришла бумага с требованием объяснения случившегося. Я тогда написал в ответ, что мы вынесли охраннику благодарность за защиту женщины. Больше вопросов к нам не было. А ребенка из школы, конечно, забрали.

— Бывает, что вы сами исключаете кого-то из школы?

— Да, бывает.

— За что, например? Какие вещи неприемлемы?

— Систематические нарушения дисциплины, наглое поведение. Но отчислить кого-то за день-два невозможно, это всегда долгий и болезненный для всех процесс. Особенно с учетом того, что ребенка до 15 лет мы по закону не имеем права исключить из школы — только если он сам захочет уйти. А это как раз редко случается. Мы спрашиваем: «Почему не уходите, раз вам у нас так плохо?» А они в ответ: «В других местах еще хуже».

За определенные нарушения мы практикуем наказания — например, отстранение от очной учебы на несколько дней. Ученику приходится учиться дома и потом сдавать самостоятельно пройденный материал. На многих это действует очень хорошо. Другой вариант наказания — трудовая повинность, когда ребенок, совершивший серьезный проступок, несколько дней ходит в школу после уроков и убирается (иногда вместе с родителями).

Бывает, что ребенок очень дерзко и плохо ведет себя в течение какого-то времени. Но я хорошо знаю его семью и мне известно, что точно так же у них было с другими детьми, а потом выправилось. Тогда ждешь, смотришь — и, как правило, с этим ребенком тоже всё выправляется. У нас есть несколько старшеклассников, которые были на грани отчисления, а сейчас прекрасно учатся. Но мы склоняемся к тому, чтобы за серьезные нарушения отчислять, ведь такое поведение плохо влияет на других детей. При этом говорим: «Когда захочешь, вернешься».

Частая ситуация: родители не хотят верить, что их ребенок мог кого-то ударить, курить и т. д. Приходится доказывать записью с камер.

— В таких случаях родители приходят разбираться именно к духовнику?

— Чаще всего — да. Конечно, есть определенный порядок: сначала нужно обратиться к классному руководителю, он всё про ребят знает. А дальше варианты: либо пойти по административному пути, к завучу по воспитательной работе и потом к директору, либо обратиться к духовнику. В сложных случаях собираем педсовет и обсуждаем возникшую проблему.

Наши педагоги — люди с различными талантами, дарами. Некоторые стали мне замечательными помощниками и проводят огромную, именно духовническую работу. Это люди церковные и духовно чуткие, они и класс прекрасно чувствуют, и конфликты умеют тушить, не давая им разгореться, и даже урок по Закону Божию могут провести, если батюшка заболел. А есть сильные предметники, но в церковном плане недостаточно продвинутые. В этих классах приходится больше включаться священнику.

— Школьный духовник как никто знает детскую психологию. Сделали ли Вы, столько лет общаясь с детьми, какие-то открытия, которыми могли бы поделиться с другими священниками?

— Не знаю, насколько это универсальный принцип, но при исповеди детей я стараюсь как можно меньше акцентировать внимание на их грехах и как можно больше — на возможных добродетелях. Ведь грех там, где отсутствие добродетели. Когда ребенок начинает рассказывать: «Я то-то и то-то плохое делал», — со временем всё это выхолащивается, чуть не скороговоркой произносится… И я стараюсь переключить разговор на другое: «Как ты считаешь, добрых дел ты достаточно делаешь? А действительно своих близких любишь? А Бога любишь?» Тогда у ребенка рождается живой отклик. Бывает, его подталкивают на исповедь родители, а он даже не знает, что сказать. Тогда помогаю: «Ты спрашиваешь маму, чем ей помочь? Нет? Ну, будешь спрашивать?» — и разговор сразу получается: «Да, наверное, я мало добрых дел делаю».

— С подростками этот метод тоже работает?

— Да. Более того, постепенно я уже и со взрослыми эту тактику применяю. Ведь с ними часто то же самое: человек приносит на исповедь «отчет о грехах», а с главным — как-то мимо получается…

— Школа названа в честь святых Царственных страстотерпцев. Замечали ли Вы какой-то сугубый отклик этих святых на Ваши молитвы и нужды?

— Конечно, этот опыт можно назвать субъективным, но мы уверены, что Царственные мученики откликаются на наши нужды. Были случаи явной помощи с их стороны. Не только от них — и от преподобного Сергия Радонежского, и от преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких (в их честь освящен верхний придел храма в Пучково. — Прим. ред.), и от Николая Чудотворца помощь мы получаем. Некоторые важные для нас события происходили именно в даты, связанные с жизнью Царственных мучеников. От них было много случаев помощи, часто детей в их честь называют. Например, мой сын — в честь цесаревича Алексея.

Идейным вдохновителем освящения школьного храма в честь Царственных мучеников стал протоиерей Александр Шаргунов, моим духовником. Именно он был в свое время главным инициатором почитания Царственных мучеников. Любовь к ним у меня возникла давно, книг я о них прочел не меньше пятнадцати. В 2011 году, когда мы уже строили школу, я написал митрополиту Ювеналию прошение благословить устроить в школе домовый храм в честь Царственных страстотерпцев — и владыка тут же ответил положительно.

— Как организовано почитание памяти Царственных мучеников в школе?

— Каждый класс в нашей школе носит имя того или иного святого. Были в свое время и классы в честь Царственных мучеников. 19 мая, в день рождения государя Николая II, у нас особая школьная служба. На Рождественские чтения мы стараемся готовить доклады, посвященные жизни святых Царственных мучеников, — например, был замечательный доклад о воспитании в семье на их примере. Так что они постоянно рядом с нами, их жизнь всегда у нас перед глазами.

— Вы упомянули, что классы носят имена святых: что это значит на деле, с точки зрения школьной жизни ребят?

— В день памяти своего святого ребята рассказывают о нем во время утреннего школьного молебна. Мы ежедневно служим перед уроками молебен, и он бывает двух видов: либо общий перед учебой, либо конкретному святому, который сегодня празднуется. Обычно это 10−12 минут. Если у нас есть класс, названный в честь этого святого, то молебен немного сокращается, и ребята выступают перед всей школой с кратким рассказом или демонстрируют видео. Каждый год — что-то новое, расширение знаний. В первом классе ребята могут стихи прочесть, во втором перескажут наиболее яркие моменты жития, дальше, может быть, выдержки из трудов или писем святого прочитают, и так далее. Затем этот класс идет в храм (Казанской иконы Божией Матери. — Ред.) на службу. Двое мальчиков обычно прислуживают в алтаре, кто-то поет в хоре, другие помогают с раздачей запивки — всех стараемся привлечь к службе. А затем ребята отмечают сам праздник. От уроков они в этот день частично освобождаются.

Когда летом ребята разъезжаются по дачам и деревням, то местные сельские батюшки, у которых обычно на клиросе две-три бабушки и прихожан почти никого, вдруг обнаруживают, что у них есть замечательные помощники. Приезжает на лето пара семей из Троицка — и сразу есть кому петь, кому убрать храм после службы, кому в алтаре помогать! Батюшки всегда очень радуются.

— Насколько значительное место в школьной программе занимают церковные предметы — церковнославянский язык, Закон Божий, может быть, что-то еще?

— Единственный такой предмет — Закон Божий, раз в неделю. Для пятых, восьмых, девятых и десятых классов есть еще История Церкви, которую ведет учитель истории. Так что у них церковные дисциплины занимают два урока в неделю. Но все прочие предметы также преподаются с позиций верующего христианина.

— Никакое большое дело не обходится без ошибок, тем более когда оно существует на протяжении 30 лет. Какие ошибки были у вас?

— Их множество, но многие ошибки почти неисправимы. Более того, когда мы общаемся с духовниками других школ, то оказывается, что и у них то же самое: проблемы одинаковые и никак не удается их исправить. Все те же сложные моменты: как исключать из школы злостных нарушителей, как взаимодействовать с излишне критически настроенными родителями… Все говорят: неправильно, надо по-другому, надо жестче, — а по-другому не получается…

Со школьной формой мы никак не определимся, нужна она или нет: то в одну сторону склоняемся, то в другую. Есть школы, в которых четкая позиция: все ходят в форме. Есть другие, где форма одежды свободная. Мы сделали два экспериментальных класса, для которых форма обязательна, для остальных действуют лишь общие требования к внешнему виду. Ребят средних классов излишняя строгость в одежде раздражает, а одежда — это как раз тот момент, где школа может пойти на уступки ради того, чтобы соблюсти строгость в более существенном. Может быть, наша ошибка в том, что мы всё про форму рассуждаем, а более важное упускаем. (Смеется.)

— Чем еще живут ребята в школе?

— Например, проводят благотворительные ярмарки в пользу школы, а также расположенных на территории нашего прихода Дома аутистов и Дома слепоглухих. Участвуют в этих ярмарках все — и ребята из Дома аутистов, и Дом слепоглухих, и школьники. Классы соревнуются между собой, кто выручит на ярмарке больше. Такие ярмарки проводятся четырежды в год: на осенний праздник Казанской иконы Божией Матери, на Рождество, на Масленицу и в Вербное воскресенье (предпасхальный Вербный базар). Там всё очень разнообразно: различные поделки, керамика, кулинарные изделия, пирожки, напитки… В итоге что-то удается выручить и для школы, и для социальных проектов.

— Опекать Дом аутиста и Дом слепоглухих ребята тоже помогают?

— В основном этим занимаются взрослые прихожане, не говоря уже о сотрудниках, которые там работают. Но старшеклассники помогают готовить и проводить праздники для тех, кто приезжает в эти дома и живет в них.

Одна наша слепоглухая прихожанка, Евгения Лагунина, оказалась замечательной поэтессой, тонко чувствующей нюансы слова, умеющей выразить смыслы: в ее поэзии чувствуется влияние Серебряного века. Мы организовали вечер ее поэзии. Она сама выступала, читала свои стихи, а вели этот вечер наши одиннадцатиклассники. Святочный праздник слепоглухих также вели школьники.

— Обычно настоятели больших приходов жалуются на то, что у них не хватает рук ни на что другое. А у Вас еще целая школа, да еще вдобавок два таких важных социальных проекта… Как Вы справляетесь?

— Как любой нормальный батюшка, я тоже ничего не успеваю. «Само» как-то получается. Мы ведь еще и газету издаем, и это тоже очень интересное дело. И фильмы снимаем. Видимо, Божия Матерь помогает и другие святые.

Когда-то в Церкви была идея, что на каждом приходе должны действовать все направления, какие только могут быть: и социальное служение, и миссионерское, и молодежное, и детское, и тюремное служение, и взаимодействие с Вооруженными силами — всё должно развиваться. И по каждому направлению должен быть назначен ответственный, и каждый должен регулярно сдавать отчет. Но году в 2012-м — как раз когда Новые территории передали в Московскую городскую епархию, — наш тогдашний викарный архиерей митрополит Савва (Михеев) на общем собрании поддержал высказанную мною мысль: у каждого прихода есть свои приоритетные направления, которые особенно успешны, так почему бы на них не сосредоточиться. И было решено не требовать от каждого прихода всего сразу. Пусть каждый чем-то своим занимается, главное — качественно.

На самом деле всё делаю не я, а наши прихожане. Так сложилось, что на приходе собралось много талантов: есть иконописцы и просто художники, кинорежиссер, архитекторы, юристы и множество других замечательных людей. Со многими мы знакомы давно, кое с кем еще со школьной скамьи. И мой метод очень простой: ничего не запрещать. Кроме, разумеется, явно плохого. Хочешь — пробуй, делай. Получится — хорошо, не получится — ничего страшного. Будем, с помощью Божией, дальше искать и пробовать.