Постановка вопроса

Епископ Орехово-Зуевский ПАНТЕЛЕИМОН:

Я бы хотел уточнить, как я понимаю общую исповедь: когда человек не подходит сам и не говорит, что «Я в этом грешен», и священник решает, допускать его до Причастия или нет; а человек сам для себя решает, покаялся он или нет в этом грехе, и сам идёт причащаться.

Священник вначале перечисляет грехи какие-то, тоже в них кается. Потом все подходят под разрешительную молитву, уже не говоря о своих грехах (либо, по ситуации, они наклоняют головы или преклоняют колена, и всем сразу читается разрешительную молитву). И священник причащает всех, кто подходит причащаться.

На счёт допустимости общей исповеди существуют разные точки зрения:

• Я знаю, есть мнение, что общую исповедь допускать нельзя ни в коем случае.
  
• Есть мнение, что общую исповедь можно допускать для тех военнослужащих, которые являются церковными людьми, как она допускается и для мирян в обычном случае. На праздники, когда мы не можем всех исповедовать (на Пасху, например), они подходят под разрешительную молитву. У нас есть документ, «Об участии верных в Евхаристии», который позволяет Причащаться без исповеди с благословения духовника (если, например, человек недавно исповедовался и причащался, и у него на совести нет тяжелых грехов).
• Также существует мнение, что эта исповедь допустима, и предлагаются даже какие-то вопросы на этой исповеди.
  

Давайте тогда решим вопрос о допустимости или недопустимости этой исповеди. Выслушаем разные мнения, потом их обсудим.

Мнения «за» (от некоторых представителей военного духовенства)

Мнение 1:

Я единственный полковой священник на всю республику. В нашей бригаде 2500 человек, а я один. Литургии для солдат проводятся в неделю раз. Многие желают причаститься, я физически не могу их всех поисповедовать. Также, когда мы в серьезные командировки выезжаем, перед боем много ребят идут, я провожу общую исповедь, причащаю, и они идут. Просто физически «окучить» каждого невозможно никак, народу очень много. И понятно, я перед общей исповедью провожу беседу со всеми. У нас три беседы в неделю проводится. Это и солдаты по призыву, сержантский состав, и офицеры.

Мнение 2:

Общая исповедь допустима по двум причинам: первая — много народу, которого вы не можете поисповедовать, и вторая причина — смертельная опасность перед боем, когда мы можем напутствовать людей, и нет времени исповедовать, поскольку бой идёт, и человек останется не причащённым.

Мнение 3:

Самая короткая исповедь солдата длится одну минуту (минимум). Приходит на службу ко мне одна рота (100 человек). Если взять на каждого солдата одну минуту, получается полтора часа. Литургия длиться около полтора часа. То есть никак по времени не вмещается исповедь каждого отдельного солдата плюс Литургия.

И второе. В условиях ведения боевых действий есть два фактора, которые не позволяют исповедовать бойца:

1. Когда приходится причащать раненых бойцов, они уже находятся в состоянии, когда могут умереть, и там уже не до исповеди вообще. Тут бы только успеть причастить его.
   
2. Когда ситуация, что бойцы прямо сейчас немедленно могут идти в бой, и там просто на исповедь нет времени. Там может быть только несколько минут у тебя будет на то, чтобы причастить бойца.
   

Мнение 4:

Я хочу сказать, что многие не знают, что половые связи или курение, это — грех. Многие вообще не знают, что такое грех.

Я за общую исповедь. Но мы её разрабатываем и адаптируем под конкретные коллективы. Она не общая для всех, а под те реалии, в которых служат именно эти военнослужащие. Более того, эту исповедь всегда читает священник, и он сам говорит: «Я грешный каюсь».

Материалы обсуждения

Протоиерей Владимир Воробьёв, ректор Православного Свято-Тихоновского Университета:

Основная проблема тут — это профанация Таинства, которая сплошь и рядом встречается, когда употребляют общую исповедь. Люди привыкают к этому. В первый раз, действительно, человек может быть и поисповедуется, а потом перестаёт уже по-настоящему каяться: «да, да, грешен во всём, грешен». Если священник в каких-то особенных экстренных случаях вынужден прибегать к такому средству, как общая исповедь, он обязательно должен убедить солдат в том, что исповедь — это очень важный момент в их жизни, что покаяние означает изменение их жизни, что они должны стать христианами, и больше так не грешить. А не просто сказать: «Каюсь», причаститься и пойти дальше жить, как прежде, вернуться в ту же помойку. Это главное.

И конечно, общая исповедь может совершаться только при крайних обстоятельствах. Священник должен использовать любую возможность для индивидуальной исповеди каждого человека.

Епископ Ахтубинский и Енотаевский АНТОНИЙ:

Мы должны понимать цель — для чего мы вообще совершаем Таинство Исповеди? Для чего мы организуем исповедь? Ведь не просто для того, чтобы всех допустить до Причастия, чтобы формально все солдаты могли причаститься.

В Ахтубинской епархии достаточно много военных подразделений, у нас всего два штатных священника, и я регулярно сам совершаю Литургию в воинских храмах. Из нашего опыта — проблемы с исповедью для тех, кто желает, не существует. Во-первых, накануне вечером многие священники проводят беседы с солдатами. Если на следующий день совершается Литургия, то почему бы вместо этой беседы не совершить обычным чином таинство индивидуальной исповеди? Мы так и поступаем. Более того, когда у нас, например, большое количество военнослужащих — то я посылаю священника в помощь (хотя, может быть это моё какое-то личное видение).

Зашла речь о большом количестве солдат единовременно (о двух с половиной тысячах). Но ведь они же у вас не все в одном месте, правда? Вполне же можно совершить в эту неделю Литургию для одного подразделения, в следующую — для другого. У нас священник перемещается по подразделениям: приезжает туда накануне, с вечера солдат исповедует, там с ними ночует в казарме и на утро совершает Литургию. Никаких сложностей, опять-таки, нет.

Условия боевых действий — это, конечно, отдельная тема. Я согласен, что тут могут быть какие-то исключения, но надо понимать, что боевые действия — боевым действиям рознь. Мы с отцом Сергием Приваловым неделю были, грубо говоря, в условиях боевых действий на военной базе в Сирии. Проблемы, чтобы каждому желающему лично поисповедоваться, там мы тоже никакой не увидели. Поэтому, я считаю, что если мы действительно ставим цель привести человека к покаянию, к перемене его жизни, то надо стремиться именно к индивидуальной исповеди. При определённом нашем усердии это практически всегда возможно.

Вопрос о том, когда и при каких условиях всё-таки можно допускать общую исповедь, — для меня, честно говоря, остаётся достаточно открытым. Опять-таки необходимо понимать какая у нас цель (то есть у этой общей исповеди). Общая исповедь для людей, которые уже находятся в Церкви, которые уже понимают, что такое грех — это одно дело. Совершенно другое дело — это общая исповедь для молодых ребят, которые понятия не имею в принципе о грехе. На мой взгляд, во втором случае это может быть просто профанацией Таинств с нашей стороны. Возможно, в этом случае (если у нас действительно нет возможности их каждого исповедовать), правильнее будет просто допустить до Причастия в том состоянии, в каком они есть (без общей исповеди). Хотя, в слове перед Причастием нужно назвать те грехи, которые являются препятствием для Причастия, и нуждаются в индивидуальном исповедании (чтобы ребята, кому нельзя причащаться знали об этом).

Епископ Орехово-Зуевский ПАНТЕЛЕИМОН:

Я думаю, что владыка Антоний совершенно справедливо сказал — нужно понимать, чего мы хотим. Мы хотим дать всем Причастие или мы хотим, чтобы вообще Господь призвал нас к покаянию? Господь сказал: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф, 4:17) Мы с Вами знаем, что без Причастия многие люди вошли в Царство Небесное, но я не уверен, что хоть кто-то вошёл без покаяния. Разве, что безгрешные младенцы и мученики, смерть которых была своего рода покаянием. Но без покаяния нельзя. И представить себе, что апостолы шли по лицу всей земли среди этих народов, и всех Причащали после общей исповеди — я лично не могу. Они проповедовали покаяние.

Я вас очень хорошо понимаю, военные священники находятся в очень трудных и тяжёлых условиях.

У нас тоже похожая ситуация есть в больницах. Некоторые священники стараются всех больных причастить. Я помню, один батюшка пришёл однажды в больницу, куда привезли родителей и детей, которые пострадали в Беслане. Это было вечером. Он вынул Чашу с запасными Дарами, и сказал: «Кто хочет причаститься?» — и стал всех причащать. Без исповеди, без объяснения, без ничего: «Ну, они же такое пережили! Ну как же их не причастить?». Мне кажется, нельзя так обращаться с Таинствами. Это не значит, что нужно наплевать на этих солдат, пусть они умирают без Причастия. Это не значит, конечно, что надо разорваться на части. Но всё-таки надо нам понять цель. Я не уверен, что каждый из военных капелланов может произнести такую проповедь, как говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский у себя в соборе. Всё-таки он был один такой, когда люди каялись в грехах вслух, а потом подходили к нему Причащаться. Если у Вас есть такая харизма, как у него, может вам и можно это делать. Если этой харизмы нет — тогда вам нужно находить какие-то другие вариант для этого.

Я думаю, что в принципе благословлять, разрешать общую исповедь — нельзя. Она, наверное, может быть в силу каких-то причин, в каких-то экстремальных ситуациях — но именно, как исключение. Некоторые могут сказать, что вся жизнь военного священника — исключение, но я в этом не очень уверен. Всё-таки и перед боем тоже очень важно, чтобы люди пришли и покаялись, а не просто причастились.

Священник Михаил Желтов, зав. кафедрой Церковно-практических наук ОЦАД:

Исключения — на то и исключения, что они подтверждают правила. Не надо исключение делать правилом. Бывают ситуации, когда мы можем причастить без исповеди. И это останется на совести священника, никто не мешает ему это сделать. Но если это сделать правилом — будет совсем другая история.

Протоиерей Михаил Васильев, настоятель Патриаршего Подворья при штабе ВДВ в Сокольниках:

Несомненно, нормой являются именно частная исповедь. Но когда священноначалие посылает священника выполнять свои пастырские обязанности в пропорции «один врач на областную больницу», то возникает выбор: либо человек умрёт, либо он всё же получит, может быть и недостаточно квалифицированную, на какую-то медицинскую помощь, т. е. у него появится какой-то шанс. Вот солдат приезжает в часть на год, общается за это время с пастырем. А потом мы видим, что он опять уходит в никуда. И задача пастыря — за этот год заронить семечко в его сердце, постараться объяснить ему азы Церковной жизни, чтобы слово Церковь у него ассоциировалось со знаком «+», с чем-то добрым, вечным.

Но мы, действительно, часто оказываемся в условиях «страха ради смертного». Например, первый прыжок с парашютом. Это не секрет, что у нас каждый год военнослужащие бьются, тяжело травмируются, погибают. И в этой ситуации, перед первым прыжком — конечно, очень многие «страха ради смертного» приступают к Таинству. Невольник — не богомольник, мы приглашаем только тех, кто хотят, они приходят добровольно.

Т.о. я против той практики, чтобы священник ждал того момента, когда человек «дозреет», чтобы прийти на индивидуальную исповедь.

Епископ Орехово-Зуевский ПАНТЕЛЕИМОН:

Мне кажется, нужно обязательно ждать, пока человек не обратиться к Богу, и не даст обещания не грешить. Это обязательно условие.

Если он будет продолжать блудить, если у него другие какие-то грехи, и он не хочет ни в чём каяться, если он не собирается молиться Богу, если он не хочет знать Евангелие, если он не хочет почитать Христа — то как его можно Причащать, даже «страха ради смертного»?

Епископ Ахтубинский и Енотаевский АНТОНИЙ:

У меня иподиакон служит в части ВДВ. Он рассказывал, как перед первым прыжком всех построили 5:45 на плацу, Литургия началась около 6:10, а к 7:15 она должна была уже закончиться. Были прочитаны какие-то грехи, никто ничего не понял, и все строем пошли причащаться, потому что надо.

Поэтому, отцы, ещё раз повторюсь — давайте определимся для чего мы призываем наших военнослужащих участвовать в Таинствах? Если для массовости, для красивой фотографии — это одна история. Тогда, действительно, давайте общую исповедь и Причащать всех подряд. Если же мы радеем о спасении душ, если мы, действительно, пытаемся их воцерковить, то тогда картина у нас должна быть всё-таки иной.

Священник Андрей Шеломенцев, клирик Патриаршего Подворья при штабе ВДВ в Сокольниках:

По поводу общей исповеди — зачем мы это делаем. Я накануне провожу занятие и рассказываю солдатам, что Причастие, это — жизнь. А утром они сами приходят на Литургию, их никто не заставляет. И более того, после Евангелия я говорю: «Все, кто не хочет, ребята — дверь открыта», — специально говорю, — «Дверь открыта, пожалуйста, выйдите все, кого сюда привели против его воли». Специально так говорю, на каждой Литургии. И остаются только те, кто хотят. И когда их стоит 150—200 человек — они все вчера были на беседе, я читаю общую исповедь для того, чтобы в их душах всё-таки чуть-чуть зародить покаяние. И эта исповедь не является пропуском к Причастию. Исповедь читается для того, чтобы побудить в людях покаяние.

Епископ Ахтубинский и Енотаевский АНТОНИЙ:

Батюшка, а что Вам мешает их накануне, вместо беседы, поисповедовать всех? Исповедь 150−200 человек — это обычная практика для приходского священника. Время для беседы же есть?

Вы сейчас говорите о своей личной харизме. Но вводить то, что Вы предлагаете в правила — это значит профанировать вообще присутствие священнослужителя в войсках, на мой взгляд. Да, мы уже говорили о том, что в каких-то исключительных случаях это допустимо. Но именно в исключительных случаях, не более того.

Священник Андрей Шеломенцев:

Частная исповедь, безусловно, тоже проводится. Но когда вот вместо беседы я говорю: «Товарищи солдаты, приходите ко мне сейчас на исповедь» — подходят 10 человек, а на Литургию приходят 2 человека. А когда я провожу с ними беседу и объясняю им, что такое исповедь, что такое покаяние и что такое Причастие Святых Даров, тогда приходят к Причастию 150—200 человек. Правда же, разница есть, владыка? Именно осознанно они подходят, потому что до этого они вообще никогда не приходили.

Епископ Орехово-Зуевский ПАНТЕЛЕИМОН:

Несомненно, дорогие друзья, мы все без исключение хотим, чтобы было хорошо. Все хотим, чтобы они осознанно Причащались. Никто не гонится за количеством, никто не хочет никаких формальностей. Но, к сожалению, наши действия, они иногда ведут не к тем последствиям, какие мы ожидаем: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Поэтому, очень важно, чтобы исключения не делать правилами, и помнить, что работа должна вестись с каждым военнослужащим. Солдату и вообще любому человеку нужно личное общение. Без личного общения нет передачи веры. Если он просто со священником не поговорил, не покаялся (хотя бы кратко не назвал свои грехи, и священник не увидел его покаяния), то не происходит чего-то очень важного, мне кажется.

Протоиерей Сергий Привалов, председатель Синодального отдела по взаимодействию с вооружёнными силами:

Насколько я понимаю, каждый правящий архиерей в своей епархии может разрешить или запретить проведение общей исповеди. Поэтому, каждый военный священнослужитель должен в первую очередь испросить благословение своего правящего архиерея.

Второе. То, что общая исповедь является исключением из правил — это аксиома. В любом случае, я думаю, все согласятся, что нельзя вносить на решение священноначалия, на Каноническую комиссию решение о том, чтобы, например, для военнослужащих узаконить общую исповедь. Это — исключено. Это мнение Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами. Я думаю, что большинство правящих архиереев поддержат это.

Следующее. Есть такое понятие, как «пастырская совесть». Понятно, что в какой-то конкретной ситуации вы можете принять на себя всю полноту ответственности за пастырские последствия ваших духовных действий. Если Вы видите, что начинается война, начинается ядерная атака, осталось 30 минут до поражения всех военнослужащих, — ради Бога, можете причастить всех. Владыка Антоний правильно сказал — вы можете причастить всех без исповеди. Это ваша совесть пастырская Вам подскажет, что нужно сделать в конкретной ситуации.

Если возвратиться к тексту той общей исповеди — есть момент, который совершенно недопустим. Представьте себе, что Вы всё время повторяете: «Да, каюсь, грешен». Человек не совершал отдельные грехи, а он в них кается прилюдно и громко, и при всех. В этот момент, с точки зрения психологии даже, идёт раздвоение сознания. Ты не совершал этого греха, чего ты кричишь вместе со всеми? Это не правильно.

Бывает так, что ребята приходят к Евангелию или даже после него на Божественную Литургию, на которой их всех причащают. Но это профанация Божественной Литургии. Мы же собираемся на Таинство Евхаристии для того, чтобы вместе вознести молитвы к Богу, и после этого Причаститься Святых Христовых Таин. Давайте тогда не будем совершать Божественную Литургию, причастим желающих запасными Дарами.

С точки зрения организации исповеди. Как пример — практика Рязанского Воздушно-Десантного командного училища. Владыка определил, что каждое подразделение приходит в храм, который через стенку от училища. Приходит 150 человек, туда отправляется ещё два священника в помощь, все исповедуются индивидуально, и всё проходит «на ура» и без проблем.

Вообще массовость — это притянутая за уши проблема, что тысяча причастников, тысяча желающих поисповедоваться. Один из самых посещаемый приходских храмов — Благовещения Пресвятой Богородицы у отца Димитрия Смирнова. Фактически, это самый наполняемый приход в Европе. Но там на самый большой праздник — 1200 причастников с трёх Литургий. А теперь посчитайте, какой район вокруг этого храма, сколько там живёт людей, а соответственно какой процент реально воцерковленых и готовых ко Причастию людей. Почему мы думаем, что если человек пришёл в вооружённые силы, процент воцерковлённых и нуждающихся в Причастии возрастает многократно, и достигает 70—80%? Это тоже, получается, профанация.

Есть ещё такой психологический момент: командир причастился, «мы русские — с нам Бог», — значит, все должны причаститься вместе со мной. Когда молодой человек находится в воинском формировании, причём если он только недавно пришёл туда, он не хочет выделяться, и тут вдруг он будет вне этой воинской организации говорить: «Нет, подожди, я сегодня не готов». Все ли готовы мы ко Причастию еженедельному? — тоже вопрос.

Я отнюдь не отвергаю возможности общей исповеди. Единственное, её нужно проводить как исключение из исключений. И проявить всю организаторскую мудрость, чтобы всё-таки с военнослужащими работать индивидуально, и причащать в соответствии с правилами Церкви.

Епископ Орехово-Зуевский ПАНТЕЛЕИМОН:

Я полностью поддерживаю два тезиса, которые обозначил отец Сергий: что общая исповедь — это исключение из исключений, и что военный священник должен приложить максимум усилий для индивидуальной, личной работы с людьми.

В тех ситуациях, когда у архиерея не спросишь (боевые действия, ядерная атака), можно спросить у собственной совести. А если какая-то плановая поездка куда-то, тогда нужно брать благословение у архиерея.

Смотрите также:

• Протоиерей Димитрий Смирнов: главная задача военного священника — чтобы из его пастырского взгляда не ушёл ни один солдат