Воспитание детей в семье священника. Мнения отцов и сыновей. Протоиерей Владимир и священник Иоанн Воробьёвы

«Чтобы не было раздвоения между храмом и бытом»

— Отец Владимир, Вы вырастили четырех детей — один сын пошёл по Вашим стопам и стал священником (с ним мы тоже побеседуем в рамках этого интервью), другой — глубоко верующим и уважаемым врачом-онкологом, обе дочки стали женами замечательных батюшек. Все Ваши дети выросли искренне верующими людьми и стали счастливыми многодетными родителями. Какие Вы могли бы дать советы молодым священникам по воспитанию детей в священнической семье?

Прот. Владимир Воробьев:

— Каких-то особенных секретных способов нет, да они и не нужны. Нужно, чтобы в семье была атмосфера любви, веры, благоговения. Чтобы не было раздвоения между храмом и бытом.

В моей семье мы жили всегда мирно. Мы никогда не ссорились с матушкой. Всегда у нас была атмосфера любви и ласки, старались не раздражаться, не повышать голос.

— А как совмещать эту любовь и активное служение? Если у священника много послушаний, как ему уделять достаточно время детям и матушке?

— Конечно, священник не может быть семьянином в обычном понимании слова или может с очень больши́м трудом, именно потому, что у него не остаётся ни сил, ни времени. Служение священника — Церковь, община, помощь нуждающимся, болящим, тем, у кого какие-то скорби. Своей семье, конечно, остаётся мало времени и сил.

Матушка и дети не то что прощают это, а принимают, если видят, что он искренне всё делает, что отец любит их по-настоящему. Если чувствуют благодать его жизни.

Священник часто уделяет другим людям гораздо больше внимания и времени, чем своим детям, но иногда всё-таки нужно находить возможность побыть с детьми и с семьёй. Обязательно нужно. Нельзя совсем списывать со счёта свою семью. Когда эти редкие моменты случаются, то прожить их нужно со всей любовью, со всем теплом.

Иер. Иоанну Воробьеву:

— Отец Иоанн, скажите, пожалуйста, как Вас воспитывали родители, и что из этого помогло Вам в жизни? Что Вы применяете при воспитании своих детей?

Папа, на мой взгляд, всегда был очень строгим во всем, а особенно в вопросах церковного воспитания и веры. Мама, конечно же, всегда поддерживала папу во всех его воспитательных усилиях, но делала это более мягко. Точно могу сказать, что в вопросах воспитания у них не было никакого разногласия, и я думаю, что это такой необходимый момент в воспитании ребёнка.

Конечно, для всех нас, для моих братьев и сестёр, папа был непререкаемый авторитет в семье, и этот авторитет сказался впоследствии в том, что его дело жизни, его служение естественным образом стало и моим делом. С детства у меня перед глазами был этот образ отца, который всю жизнь кладёт на служение Церкви. Естественно, что этот образ очень привлекает.

— Отец Иоанн, Вы сказали, что между Вашими родителями не было разногласий по поводу воспитания. Что делать, если такие разногласия вдруг возникают в семье священника — между ним и матушкой?

Разногласия — это всегда тяжело. И конечно, главной жертвой семейных разногласий становятся дети. Как в Евангелии сказано: любое царство, которое разделяется, не может устоять.

Так же получается в семье. Ребёнок начинает выбирать, где ему удобнее и с кем ему удобнее. На самом же деле детское сердце разрывается на части, если нет единства у мамы и папы. А когда он подрастает — он становится хитрым и просто лавирует. Разногласия могут нанести колоссальный урон воспитанию. Дай Бог, если они не настолько велики, чтобы такая психологическая травма осталась с человеком на всю жизнь.

«Главное — воспитать благоговение в душе ребёнка»

— Как священнику, у которого есть дети, сохранять цельность образа в их глазах, быть авторитетным для своих детей?

Прот. Владимир Воробьев:

— Я всегда старался ходить дома в подряснике. Я вообще хожу в подряснике везде, уже много-много лет. При советской власти мне иногда приходилось как-то переодеваться, но с перестройки я подрясник не снимаю. И дома я всегда был таким же, как и в храме.

Губительней всего для воспитания детей то, когда для священника труден его священнический облик, священническое поведение, и он с радостью переодевается и делается обычным человеком.

Приходит домой, и дома у него всё по-другому, он как будто и не священник. В пижаме ходит, образно говоря. Дети видят это и говорят: «Вот как эти священники живут — это такие же люди, как и все».

Особенно ужасно, когда такая атмосфера бывает в алтаре. При закрытых дверях, к сожалению, не все священники себя ведут достаточно благоговейно. Дети, которые попадают в алтарь, очень часто разочаровываются: вместо того, чтобы в алтаре увидеть особенное благоговение, особенную благоговейную тишину, почувствовать молитву, совсем особенный настрой, гораздо более молитвенный и особенный, чем в храме, они видят какую-то за кулису, где священники расслабляются. Для мальчика-алтарника это совершенно губительно, он видит эту театральность, и тогда теряет если не веру, то во всяком случае благоговение. А самое главное — это воспитать благоговение в душе ребёнка.

Иер. Иоанн Воробьев:

— На своём опыте я могу сказать, что это очень тяжело; и, наверное, у меня многое не получается. Но если у священника есть перед глазами такой образ, к которому он стремится, и есть некоторый пример, и служение Богу для него главное в жизни, главное, что у него есть, то эта цельность достигается. А если молодой священник распыляется — тогда эту цельность можно потерять.

— А большая ли разница между воспитанием детей в семье мирян (активных прихожан) и в семье священника?

Прот. Владимир Воробьев:

— Конечно. Именно потому, что у священника особая жизнь. Эта жизнь должна быть более строгой, более аскетичной, чем у мирян. Дети видят, постится ли папа или только говорит другим поститься, а сам придёт домой и потихонечку поест, как хочет.

Если обычный человек раздражается или ссорится — это плохо; но это ещё как-то, может быть, можно объяснить усталостью, неприятностями на работе или ещё чем-то. А если священник раздражается, ссорится и скандалит, то это совершенно разрушает его образ в сознании ребёнка. Священник должен быть всегда добрым, милостивым, справедливым, мирным, тихим — должен быть благодатным. Его жизнь должна быть благодатной, и дети это очень чувствуют.

В семье священника должна быть атмосфера, соответствующая его служению, чтобы не было раздвоения, фарисейства. Тогда дети вырастают благоговейными.

С какого возраста вводить мальчиков в алтарь?

— Как Вы считаете, в каком возрасте можно вводить мальчиков в алтарь? И как помочь им не потерять благоговение к алтарю?

Прот. Владимир Воробьев:

— Вопрос, алтарничать ли детям священника, очень индивидуален. Нужно почувствовать устроение ребёнка, не каждый может быть включён в богослужение в таком качестве.

Например, отец Иван алтарничал с детства, лет с девяти или десяти. Он был прекрасным алтарником, он всё делал так чётко, смиренно, кротко, всё вовремя и без ошибок. И он очень это любил, всегда вовремя приходил, никогда не опаздывал. У него как-то это было в крови. И потом он захотел стать и священнослужителем.

Но не все дети так могут. Бывает, что и у священнослужителей дети не способны к этому. А если ребёнок начинает вести себя в алтаре плохо, то это, конечно, для него просто губительно. Родители должны почувствовать заранее, сможет ли он. Если может — хорошо. А если нет, если ему это не под силу, трудно, если видно, что он не справится с какими-то трудностями и искушениями, которые там могут быть — то лучше тогда его в алтарь не брать.

Иер. Иоанн Воробьев:

— В каком возрасте вводить детей в алтарь — во многом это вопрос индивидуальный. Есть мальчики, которые с детства воспитаны в благочестивом духе и с раннего детства помогают в алтаре. Бывают ситуации, когда у священника нет других помощников, и он вынужден привлекать своих детей.

Всегда сложный, в какой-то степени неопределённый момент, когда ребёнок подходит к переходному возрасту. Тогда начинается ломка, сомнение, какое-то отторжение, и никто не может заранее сказать, каким образом этот ребёнок пройдёт через этот период. И хорошо было бы, чтобы в этот момент для него Святыня оставалась Святыней, а не чем-то привычным, бытовым, лёгким. Есть некоторая гарантия того, что это благоговение не потеряется, если ребёнок приводится в алтарь в конце или после переходного возраста. Хотя это индивидуально.

— То есть в большинстве случаев лучше приводить ребёнка в алтарь не раньше переходного возраста?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Да, мне кажется, где-нибудь в классе 9-м.

В нашей Свято-Петровской православной школе алтарничают школьники, и мы стараемся приводить в алтарь именно старшеклассников. Просто потому что мальчик должен с благоговением относиться к своему служению, и когда он выходит из алтаря, то должен и в школе, и на переменках, и на уроках этот образ тоже не терять. Его одноклассники смотрят на него, и он не может быть одним в алтаре или со свечой перед народом на солее, и совсем другим, когда он вышел из алтаря и снял стихарь. Такое раздвоение не приводит ни к чему хорошему.

многие вещи по-настоящему можно уже когда человек становится более сознательным.

Как молиться с детьми?

— C какого возраста и в каком объёме детей приобщать к молитвенному правилу?

Прот. Владимир Воробьев:

— Дома мы всегда старались молиться вместе с детьми. Какие-то молитвы просто пели вместе хором. Дети у нас все музыкальные, и они все с удовольствием пели. Когда они подрастают, у них появляется собственное правило, но маленькое. Мы никогда не требовали, чтобы они вычитывали в детском возрасте большие правила. Один замечательный старец как-то написал моей дочке: «Читай только „Отче наш“ и „Богородице Дево, радуйся“ и дальше помолись за папу, маму и за близких, и всё». Детей не надо нагружать несвойственными их возрасту правилами, это только вредно.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Мы всегда молились вместе с самого раннего детства. Маленький ребёнок не понимает ещё совсем ничего, но он уже участвует в этой молитве (или, по крайней мере, на ней присутствует). И когда он вырастает, для него это оказывается чем-то естественным.

Если ребёнку тяжело, он не понимает текста, и его заставляют стоять, то когда он вырастет, у него кроме отторжения и нелюбви ничего не будет. Поэтому, естественно, для маленьких детей нужно сокращённое правило. Может быть, даже лучше, если там не будет чтения, а будет одно пение — мы так практикуем. Если тексты знакомы и поются всеми вместе, этого достаточно.

— А что делать, если у священника, по причине занятости, нет возможности молиться вместе с матушкой и детьми?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Такие дни есть и у нас. Мы решаем этот вопрос таким образом: матушка молится без отца с детьми точно так же, как если отец есть. Но, конечно, нужно стараться, чтобы были дни, когда отец может присутствовать на этой молитве.

«Не хочешь в храм? Не ходи»

— Как часто детям стоит посещать богослужение?

Прот. Владимир Воробьев:

— Мы сначала жили далеко от храма. Тогда машины у нас не было, нужно было ехать на метро, это было довольно трудно. И я, конечно, всегда уезжал раньше, потому что надо совершать Проскомидию, а матушка одна везла детей в храм или ей помогал кто-нибудь из близких. А однажды она мне сказала: «Ты уходишь — дети спят; приходишь — опять дети спят. Дети даже не будут тебя знать. Как я их буду воспитывать?» А я ей ответил: «А ты привози их в храм, и тогда всё будет в порядке», и она стала привозить их часто.

Маленьким детям трудно выстаивать долго. На Всенощную можно прийти к Полиелею и уйти после помазания. На сколько приводить на Литургию, зависит от ребёнка. Моя старшая дочка очень музыкальная, ей с детства очень нравилось церковное пение. Когда я ещё не был священником, я приходил с ней (ей было тогда года два), она так погружалась в это пение, слушала хор, смотрела на батюшку, на дьякона, не шелохнувшись. У меня не было никаких проблем простоять службу всю целиком с ней на руках. Она вся была поглощена этой службой, просто не хотела никуда уходить.

Другие дети были более живые и непоседливые, и таких не надо заставлять, мне кажется, через силу быть на службе. Нужно их приучать к тому, что в храме должно быть очень строго, благоговейно, тихо, сосредоточенно. Родители должны понимать, сколько ребёнок может выдержать, и именно на это время его приносить, а потом пусть он уходит и бегает возле храма, а не по храму. В храме должно быть благоговейное поведение. Мы никогда не позволяли детям в храме бегать, разговаривать.

Бывает, что дети вдруг восстают и почему-либо не хотят ехать в храм. Однажды один мой сын сказал: «Я не хочу идти в храм». Я говорю: «Хорошо, не ходи. Конечно, если ты устал, тебе трудно — то оставайся дома». А все остальные стали собираться, он подумал и сказал: «Я тоже пойду». Я ему говорю: «А зачем? Ты же не хотел идти. Оставайся» — «Нет, я пойду» — «Ну, смотри. Если хочешь — пойдём; а если не хочешь — оставайся»; и больше никогда в жизни он не говорил, что он не хочет идти в храм.

Всякое давление всегда вызывает ответную реакцию, сопротивление. Невольник — не богомольник. В духовной жизни не следует давить ни на детей, ни на взрослых, навязывать им чего-то. Дети сами привыкнут. Если всё делать хорошо и правильно — им полюбится, понравится; они сами будут потом молиться, сами будут в храм ходить.

Получилось так, что храм стал для наших детей вторым домом. У них вся жизнь устроилась вокруг храма. Мы сделали православную школу, которая сначала была при храме. Потом сделали православный университет — тоже при храме. И у них вся жизнь сложилась так, что центр — это храм. Тут у них и все друзья, и все дела. Даже когда они собираются ехать в велосипедный поход или на лыжах, то место встречи у них в храме. Они все приезжают с велосипедами или с лыжами, собираются во дворе храма и оттуда едут. Храм — это для них родной дом. Они очень любят храм. Потом они, конечно, стали постарше и просто чувствуют, что они имеют к храму прямое отношение.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Могут быть разные практики. От слишком частого посещения богослужения, особенно если родители будут заставлять выстаивать целиком, у ребёнка может возникнуть отторжение из-за непонимания того, что происходит. Редко бывает так, что с малых лет ребёнок может стоять спокойно и смирно молиться — ведь тексты становятся понятны сильно позже. Поэтому нужно подходить к этому вопросу разумно, аккуратно, обязательно советоваться с духовником. Может быть, приводить не к началу службы, а к какому-то торжественному главному моменту. Может быть, нужно объяснять заранее дома, что за день и что за праздник, какие части службы что означают, почему так происходит и что делает священник в этот момент, чтобы ребенок понимал, о чём идёт речь.

— Что делать священнику, если он служит на отдалённом приходе и у него есть возможность взять на службу детей только очень рано, заранее до её начала?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Ситуация, конечно, не очень хорошая. Мне кажется, что тогда должно быть место в храме, где ребёнок может отдохнуть, расслабиться. Потому что когда священник приезжает в храм, он должен сам подготовиться к службе и приготовить богослужение. И всё это время ребёнок должен стоять где-то перед иконой в храме и ждать, пока всё это произойдёт — он просто устанет еще до начала службы. Это неправильно. Должна быть возможность ребёнку где-то отдохнуть: посидеть, может быть, даже полежать, поспать, пока происходит вся эта подготовка.

«Свобода, осознанность и собственная внутренняя работа»

— С какого возраста, по Вашему мнению, можно приобщать детей к Таинству Исповеди?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Считается, что с семи лет. Хотя могут быть разные духовнические практики, и этот вопрос тоже во многом индивидуальный. Иногда ребёнок может до семи лет совершать какие-то вещи, которые требуют исповеди — изредка такое бывает. Бывает так, что до десяти лет у ребенка совершенно чистая душа и он ничего особенно плохого не делает, и для него эта исповедь, может быть, скорее не какое-то осмысленное очищение, а некоторое приучение к церковной дисциплине. Но в среднем — где-то в 7−8 лет. Ребенку в этом возрасте уже можно объяснять, что такое грех, какими бывают грехи и что означает покаяние.

— Что ещё нужно объяснить ребенку, чтобы подготовить его к первой Исповеди?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Это тоже зависит от того, насколько ребёнок готов сознательно и серьёзно подойти к этому вопросу и в какой среде он воспитывается; что он, собственно, может осознать из того, что он делает; что он может исправить. Чаще всего дети такого возраста говорят о том, что «я подрался с братом, поссорился» или «не послушался маму или папу». Может ли родитель объяснить, что это грех, как его исправлять, как с этим бороться — это самая большая задача. Брать книгу с перечнем грехов и начинать по ней ребёнка готовить к Исповеди категорически вредно. Все эти книги рассчитаны на взрослых людей, часто не очень церковных. Ребёнок, когда вывалят весь этот список грехов ему на голову, убежит, наверное, спрятавшись где-нибудь в шкафу. Лучше этого не делать.

— Может ли священник сам исповедовать своих детей и матушку?

Прот. Владимир Воробьев:

— Я читал где-то (мне кажется, в Номоканоне, я не помню точно, где), что священнику не следует исповедовать своих детей и свою матушку. Духовные отношения не должны переплетаются с бытовыми и родственными. Это возможно в исключительных случаях: если нет близко никакого другого священника, если кто-то заболел.

Так что это не безусловный запрет, но в принципе правильнее, чтобы у детей был духовник. И у священника с матушкой может быть общий духовник, и это, наверное, более правильно.

Духовника для детей родители сами подыскивают для своих детей, возможно, еще в младенческом возрасте. Но это не означает, что ребёнок так и останется с этим духовником на всю жизнь. Он вырастет и может сказать: «Нет, у меня не получилось с ним, и я хотел бы ходить к другому батюшке». Такое может быть. И нужно, чтобы у ребёнка была такая свобода. Каждый человек должен когда-то сам себе найти по сердцу духовного отца.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Насколько я знаю, с канонами на эту тему всё сложно, есть разные интерпретации. Но в духовнической практике, мне кажется, это не совсем правильно и не принято. Некоторый субъективный подход неизбежен. Я думаю, что и самому священнику как духовнику может быть трудно исповедовать или какие-то советы давать детям и матушке.

Просто в Таинстве Исповеди принять исповедь, прочитать молитву, я думаю, вполне возможно. А духовничество, видимо, нужно разделять.

— А как в таком случае выбрать духовника для своих детей?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Лучше всего, если это устоявшаяся семейная традиция. Если у родителей есть духовник, то естественно, что дети будут ходить к этому же духовнику. А когда они вырастают до возраста, когда они сами определяются и решают — если они выбирают какого-то другого священника, с которым им как-то легче — то я думаю, что сопротивляться этому не стоит, это может только способствовать их воцерковлению, церковной жизни.

Заставлять в церковной жизни делать то, что человек не хочет делать, всегда вредно. В воспитании в церковной семье, мне кажется, должна быть какая-то свобода, осознанность и, наверное, собственная внутренняя работа человека. За него невозможно осуществлять духовную жизнь, будь он хоть сыном или дочерью. Можно за него молиться, и это очень важно. Но за него каяться, за него причащаться — не получится. Человек должен сам осознанно делать какие-то шаги. Поэтому неправильно заставлять ходить к такому-то священнику, а к такому-то не ходить.

«Пост сами соблюдали, но не принуждали»

— C какого возраста и в какой мере стоит приобщать детей к соблюдению поста?

Прот. Владимир Воробьев:

— Посты мы всегда соблюдали, но детей не принуждали. Часто маленькие, года в 3−4, сами просили: «А мы тоже хотим попоститься, как и вы». Тогда скажешь: «Хорошо, давай поститься вместе». Но мы никого не заставляли.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Разные бывают традиции, и здесь важен индивидуальный подход. Бывают дети, которые готовы поститься с раннего возраста. В житии преподобного Сергия сказано, что он в младенческом возрасте уже не пил материнского молока. А бывают дети, которым очень тяжело поститься даже в школьном возрасте.

Тут нужна постепенность, и это не должно быть навязыванием правил, неудобоносимых для человека. Любая церковная традиция не должна ребёнком с детства восприниматься как кодекс запретов. Сейчас в обществе распространена такая точка зрения, что Церковь — это сплошные запреты: «Сюда не ходи!», «Этого не делай!», «Это не ешь!», «Туда не смотри!» А на самом деле, церковная жизнь — это другое, это не запреты.

Да, есть много ограничений, но они имеют другой смысл. Не в том дело, что ты формально соблюдаешь все эти запреты и получаешь в награду Царствие Небесное. Если в ребёнке аккуратно воспитывать чувство традиции — тогда он увидит во всех этих запретах и красоту, и смысл, и радость церковной жизни, а не сплошное давление и пресс.

Духовные опасности

— Какие духовные опасности и искушения могут подстерегать детей из семьи священника?

Прот. Владимир Воробьев:

— Главное — это вольность в обращении, ощущение, что «я всех видел, я всех знаю, меня владыки к себе на коленки сажали». Легко потерять страх Божий и забыть, что такое священнослужитель. Это неправильно и опасно для ребёнка. А прививка лицемерия и фарисейства вообще губительна для ребёнка.

Я всегда думаю, что священник не должен требовать с мирян того, что не выполняет сам. Ребёнок это очень чувствует, он скажет: «Ты говоришь одно, а живёшь по-другому». Этого быть не должно.

Главное, конечно, должна быть христианская любовь. И молитва, и любовь, и сочувствие. Нужно, чтобы дети видели, что отец служит Богу и людям не тогда, когда совесть проснётся, а всё время.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Мы можем выделить два основных момента.

Первое — привыкание к Святыне, потеря благоговения. Родители в силу своей жизни слишком часто водят своих детей в церковь, и для детей Святыня уже перестаёт быть Святыней.

А вторая опасность — это неофитское рвение. Родители заставляют детей выполнять сложные взрослые правила, которые детям не по силам (и даже взрослым порой не по силам), и это вызывает у ребёнка отторжение. Особенно в переходном возрасте, когда ребенок ещё не может отвечать за себя по-настоящему, но про себя решил, что он уже вполне взрослый и начинает противоречить родителям. В священнических семьях строгость в воспитании выходит детям боком, они просто отталкивают от себя не только то, что предлагают родители, но и все церковные правила.

Готовить ли сыновей в священники, а дочерей в матушки?

— Должен ли и может ли священник каким-то образом подталкивать своих сыновей к принятию священного сана?

Прот. Владимир Воробьев:

— У меня два сына и две дочери. Обе дочери стали матушками, а сын стал священником.

Подталкивать не нужно никого никуда. Зачем подталкивать? Когда толкают в спину, человек всегда упирается, это реакция на опасность.

Так же и в духовной жизни. Подталкивать никого не нужно, тем более к священству. Нужно звать. Ко Христу нужно звать своим примером. Нужно вперёд забежать, и чтобы было видно, как там хорошо — там, куда ты побежал, и тогда за тобой пойдут. А если ты топчешься на одном месте, а людей толкаешь лезть на гору, то никакого отклика не будет.

— А должен ли священник как-то поговорить с детьми, например, спросить у них: «А не хочешь ли ты быть священником?».

Прот. Владимир Воробьев:

— Можно, конечно, но так, чтобы это было не подталкиванием, а свободно и просто.

Иер. Иоанн Воробьев:

— Если вы целенаправленно будете всё время говорить своему ребёнку, что он должен быть священником во что бы то ни стало, или дочери, что она должна обязательно выйти замуж за будущего священника — вы за них делаете выбор. А если этот выбор становится естественным результатом вашего воспитания, и при этом вы ни слова им об этом не сказали — это совершенно по-другому.

Это всё равно что в каком-нибудь учреждении есть директива, спущенная сверху: она никогда не будет воспринята подчинёнными как что-то, что ими будет делаться с интересом. Они будут выполнять эту директиву с напряжением, с тем, чтобы отделаться от начальства. А когда та же самая идея рождается в коллективе, вы совершенно по-другому будете ее воплощать, и результат тоже будет другой.

Если ребёнок приходит к этому выбору сам, самостоятельно, значит, образ родителей дал свой эффект.

— А как вы считаете, сто́ит ли священникам отдавать детей в православную школу, если есть такая возможность, или в обычную, светскую?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Думаю, что лучше, конечно, отдавать в православную. Светская школа сейчас не ставит никаких воспитательных целей, туда отдавать детей страшно. Даже в приличной светской школе дети видят всякую грязь, и их детские, открытые, чистые сердца оказываются не готовы к такому противоречию между школьной средой и тем, как они воспитываются дома. Это может быть тяжелейшей травмой для ребёнка — и нравственной, и психологической. Зачем это делать, если есть возможность поместить их в среду, которая ближе к тому, что происходит дома?

Строгость без крика

— В чём ещё выражается эта свобода и осознанность, которую священник даёт своим детям?

Иер. Иоанн Воробьев:

— Сейчас демократическое общество построено так, что воспитание воспринимается не как некоторая степень свободы, а наоборот, как насилие. Якобы родители не должны вмешиваться в жизнь своих детей чуть ли не с самого раннего возраста. В Европе считается, что ребёнок должен с ранних лет выбирать, мальчик он или девочка, а родители здесь ни при чём. Но ведь это всё равно что ребёнка выставить на улицу, за дверь, завязать ему глаза, сказать: «Иди», — и думать, что он не попадёт под машину. Обязательно с ним что-нибудь случится. Это не воспитание любви и любовью, а игра в какую-то видимую «свободу». На самом деле это не свобода, а оставление человека на произвол судьбы. Любящие родители и любящий педагог будут стараться направить человека на правильный путь.

Человеку дают некоторые направления выбора, но выбор человек делает сам, осознанно, самостоятельно, и идёт в правильном направлении, а неправильные направления он не выбирает. Но при этом педагогом этот выбор подготовлен, но человек считает, что он выбор сделал сам.

Для человека, для ребёнка, которого вы пытаетесь воспитать, должен быть естествен правильный ход мыслей, правильный выбор, и это результат вашего воспитания, а не его «свободного выбора».

Есть два способа воспитания. Можно тянуть ребёнка за руку, и он будет упираться всеми силами, а ты будешь всё равно тянуть: «Нет, нам надо сюда идти». И дальше, если вы его руку отпустите — то ребёнок побежит в другую сторону от вас. А можно дать ему возможность идти вперёд самому, но идти сзади и помогать ему. Я думаю, что второй вариант правильный. Вариант, когда вы за него переживаете, вы ему помогаете, но при этом не ограничиваете его свободу.

О свободе говорить вообще очень сложно. На мой взгляд (и в законодательстве это так) ребёнок до конца школы за себя отвечать полноценно не может. И это правильно. Пока человек формируется как личность, пока у него формируются сознание, образ мысли — ему нужно, чтобы ему помогали, чтобы у него была поддержка и опора.

Прот. Владимир Воробьев:

— Я думаю, что во всех христианских семьях вообще, а тем более в священнических семьях нужно детей воспитывать в строгости. Не в том смысле, что на них нужно кричать, сердиться и всё время их муштровать. А в том плане, что должны быть строгие понятия о жизни, исходя из того, какие сейчас особенно распространились искушения и грехи.

Сейчас всё наше общество просто одержимо заботой о деньгах. Деньги, деньги, всё за деньги, всё и везде деньги, всё какая-то прибыль, где заработать и как. В нашей семье этого никогда не было. Я всегда сам не хотел об этом думать, и детей мы воспитывали так, что у нас разговоров о деньгах никогда не было, и заботы такой не было. Мы всегда верили, что Господь пошлёт; если мы будем служить Богу, то Господь пошлёт нам всё, что необходимо. Бывали периоды, когда было беднее, были периоды, когда побольше. Но что Господь послал — то и хорошо, и я никогда не заботился и не спрашивал о деньгах. Я даже не знал, сколько я получаю.

Мне кажется, очень важно, чтобы не было сребролюбия, чтобы люди жили по любви, а не из расчёта; чтобы была бескорыстная душа и бескорыстное отношение к жизни.

Второе страшное искушение, которое сейчас массово распространено — это блуд. Так называемая «сексуальная революция» привела к тому, что у людей поменялось сознание. В моём возрасте слово «гомосексуализм» было неприличным, его нельзя было произнести. Советские фильмы снимали очень целомудренными. Теперь, как мы знаем, всюду и везде, и больше всего в интернете, лезет в глаза сексуальная тема, и дети приучаются к вольному поведению, к распущенности; они об этом всё время думают, говорят, читают, смотрят, пишут в социальных сетях.

У нас в семье это было просто исключено, эта тема была всегда недопустимой. Мы воспитывали детей в том, что должно быть целомудрие и чистота в отношениях. Девушка должна быть неприкосновенной; и девочек в этом воспитывали, и мальчиков. Мальчик должен быть уважителен к девушке; он должен быть защитником, а не обидчиком; должен уступать ей дорогу, должен всегда ей помочь. Если ребенок видит старшего человека — ему надо уступить место; если видит какую-нибудь бабушку, которая несёт тяжёлую сумку — надо помочь ей донести.

У нас всегда было принято, что ничего чужого брать без спроса нельзя. Даже за столом, если хочешь взять себе что-нибудь — сначала спроси у мамы: «Можно мне вот это?».

Так же в одежде. Мы старались, чтобы дети были одеты прилично, но чтобы одежда была скромной. Мои девочки не носили никогда никаких серёг, никаких украшений, никаких ногтей себе не красили. У нас в семье этого просто не могло быть. Я как-то сам никогда не понимал смысла в украшениях, моя мама никогда не пользовалась ничем таким. И они видели, что если они что-нибудь сделают, я просто не пойму. И они как-то восприняли такую психологию. Они всегда думали и считали, что у человека должна быть красивая душа. Нужно, чтобы человек хорошо и красиво говорил. У нас в доме всегда предавалось большое значение речи, слову. Чтобы была красивая, литературная речь, красивый, чистый язык, без вульгарных слов. У нас никогда в семье не звучит слово «дурак» или «дура». Чтобы мальчик сестре сказал «дура» или наоборот — это только в виде исключения.

Мне кажется, это очень важно, чтобы дети воспитывались в быту по-христиански.

Мы всегда считали, что дети должны достаточно рано прочитать Евангелие. Можно сначала какое-то детское изложение, а потом уже прочитать Евангелие полностью. Свою веру надо исповедовать сознательно.

См. также:

• Воспитание детей в семье священника. Мнения отцов и сыновей. Протоиерей Константин и епископ Константин Островские