Священник между призывом и призванием

Человек, рассуждая ли о священстве как о перспективе, рассматривая ли уже пройденный в священстве путь, или, наконец, размышляя о тех, кто придет ему на смену — вынужден представлять священство как «процесс», у которого есть начало, есть этапы, есть конец. Есть силы — способствующие и запрещающие; обстоятельства — позволяющие и препятствующие; мотивы — достойные или легкомысленные. Наконец, есть и определенные правила, в соответствии с которыми необходимо выстраивать жизнь и служение… Вся эта довольно сложная структура в значительной мере определяется (и одновременно упрощается) некоей «ключевой метафорой», которая призвана емко ответить на один из наиболее значимых вопросов церковной жизни: «каким образом происходит становление священника?», или, упрощая, «откуда берется священник?»

Существует устойчивое сочетание, которое нередко можно встретить в разговорах про жизнь и служение священника: «призвание к священству». В православном обиходе «призвание к священству» как правило понимается «мягко» — просто как те или иные обстоятельства жизни, приведшие к тому, что молодой или зрелый мужчина принял решение стать священником. Если обратиться к тому, как это понятие употребляется в католическом мире, где категория «призвания» разрабатывается давно и серьезно, нельзя не заметить, что здесь ситуация предполагает большую определенность: призвание — это момент в жизни, когда Господь дает будущему священнику явный знак, свидетельствующий о его «призванности» к служению в сане. «День призвания» священник отмечает наряду с прочими личными праздниками.

Слово «призвание» — особенно в том смысле, в котором оно понимается сейчас в разговорном языке, — применимо, конечно, не только к священству. Каждый человек имеет свое «призвание»: призвание к музыке, призвание к юриспруденции — эти и подобные словосочетания, если подвергнуть их семантическому анализу, не проясняют, с чьей стороны происходит акт призвания. Призвание тут символизирует скорее констатацию наличия где-то в глубине человеческой личности предрасположенности к тому или иному роду деятельности, нежели то обстоятельство, что есть кто-то, кто действительно осуществляет призвание.

В русском языке есть понятие, которое, являясь однокоренным «призванию», отражает полностью противоположенную ситуацию — это «призыв». «Призыв» особенно остро противопоставляется «призванию», если поместить его в словосочетание «призыв в армию». Здесь до минимума сведен смысловой аспект, предполагающий, что внутри самого человека есть что-то «призывающее» его к действию. Источник призыва расположен вне человека, и ему в конечном счете совершенно безразличен внутренний мир призываемого, как и вопрос о том, что говорит его «призвание». «Призыв» беспощаден к этим нюансам.

Идеальная теория «становления священником», по всей видимости, находится где-то между «призванием» и «призывом», не исчерпываясь ни одним из этих понятий.

Очевидны недостатки «призвания», особенно понятого в том бытовом смысле, в котором это понятие как правило употребляется. «Призвание к священству» не может находиться в одном ряду с «призванием к живописи» или «призванием к науке». Но нельзя сказать, что и католическое представление о призвании как о событии, в котором явным образом является воля Божия, является удовлетворительным способом ответить на вопрос: «откуда берется священник?» Здесь слишком много субъективности, наряду с претензией на безошибочную способность распознавать волю Божию.

Казалось бы, в рамках традиции пастырского богословия можно увидеть попытку устранить эту тенденцию перемещать вопрос «откуда берется священник?» внутрь индивида. Речь идет о различении «внутреннего» и «внешнего» призвания — vocatio interna и externa. Однако и в этом случае речь идет отнюдь не о том, на что мы хотим обратить внимание здесь. Vocatio externa не выносит вопрос становления священником извне размышляющего о своем будущем человека. Это понятие лишь позволяет отличить внутреннюю уверенность в своей призванности (vocation interna) от подтверждающих эту призванность «знамений» — «внешних толчков», как говорит об этом архим. Киприан (Керн), — так же воспринимаемых и осмысляемых индивидом наедине с собой.

Примечательно, что «классики» науки о священстве — святители Григорий Богослов и Иоанн Златоуст расставляют акценты несколько иначе. Центральным понятием, при помощи которого в их трудах выражается отношение к священству — это изначальное и неизгладимое «недостоинство», которое не связано с достаточным или недостаточным уровнем благочестия, но является ощущением естественным для самой мысли о священстве. Единственным способом преодолеть это недостоинство и проистекающее из него нежелание быть священником, по свт. Григорию Богослову, является «акт тирании», который должен быть применен к будущему священнику тем, кто имеет над ним власть. Подобно тому, как Платон говорил, что хорошим правителем будет тот, кто не желает править, свт. Григорий говорит о том, что хорошим священником может стать только рукоположенный через принуждение.

Свт. Григорий не только сам стал «жертвой» тирании — как известно он был рукоположен отцом против своей воли; впоследствии, он, руководствуясь «благом Церкви», рукоположил в священники раба не только против его воли его, но и не спросясь его господ…

Нам сейчас сложно понять и помыслить эти ситуации: власть господина над рабом, сходная по юридической сути власть римского pater familias над детьми — все эти реалии античного мира не имеют места в современном обществе. Современное общество называет себя свободным и, напротив, стремится избавиться от «тирании». Пожалуй, один из немногих явлений современной жизни, в котором реализуется некое подобие этой тирании, это призыв в армию — явление, ставящее человека в положение, схожее с тем, в котором некогда оказался свт. Григорий. Получается ли, что метафора призыва на военную службу является образом, который позволяет лучше понять ситуацию свт. Григория и логику его мысли относительно священства? И если да, то что именно дает эта параллель для развития «теории становления священником»?

Прежде всего необходимо сказать, что «призыв в священники» является совершенно невозможным в современной действительности — нет ни юридических, ни культурных оснований для существования такого института. И наши вопросы, конечно, не касаются того, каким образом должна быть выстроена система отбора и подготовки священников. Во-вторых, наш ход мысли отнюдь не ставит вопрос об уподоблении Церкви армии или иному социальному институту. Взаимодействие с любым государственным институтом, и в особенности с армией — это всегда взаимодействие обезличенное, то есть такое, каким не может ограничиваться церковная жизнь. Таким образом, метафора призыва — это лишь инструмент для того, чтобы сделать хотя бы отчасти понятными очень конкретные события, случившиеся в IV в. и повлиявшие на православное понимание священства. В-третьих, ситуация «призыва в армию» не может быть моделью для теории становления священником, прежде всего в силу того, что тирания по отношению к будущему священнику может стать «благой тиранией» (термин свт. Григория) только в ситуации, когда она сочетается с осознанием ставленником своего недостоинства. Сложно представить себе серьезное рассуждение, в котором бы обосновывалось представление о недостоинстве солдата проходить службу в армии. Канонические препятствия к священнослужению еще можно уподобить негодности к воинской службе. Но недостоинство, которое предъявляет свт. Григорий — это не то, что отличает людей с каноническими препятствиями от тех, у кого их нет. Напротив, недостоинство здесь понимается как абсолютная категория, с которой в любом случае должна начинаться мысль о священстве.

Тем не менее, даже с учетом трех вышеперечисленных ограничений, остается плоскость, в которой образ «призыва» мог бы дополнить господствующую сейчас метафору «призвания». Призыв (и в этом плане он созвучен с «благой тиранией») отсылает к представлению об «общем деле», в котором вопреки своей воле и достоинствам (своей «пригодности») вынужден принять участие человек. Источник призыва имеет значение, но не принципиален — на практике инициатива может исходить от архиерея, духовника, общины, семьи и т. д.. Принципиальным является то, что он находится «вне» самого индивида. Он может не считаться с личным желанием человека, его представлениями о своем будущем. Способность услышать этот призыв и откликнуться на него, не утрачивая сознания собственного недостоинства и, следовательно, радикального нежелания быть священником, — в конечном итоге это то качество, которое невозможно не учитывать, разрабатывая православное богословие священства.

Наиболее радикальным критиком концепции призвания был митр. Антоний (Храповицкий). Он видел в призвании «ничто иное, как плод самообольщения». Нельзя разделить радикализма, которые характерен для мысли владыки Антония, и совершенно отрицать значимость вопроса о внутренней решимости, без которой невозможно ответственное решение о принятии сана. Тем не менее, «призвание» — понятое в качестве специфической богословской проблемы — возможно, перемещает ситуацию «становления священником» слишком «глубоко внутрь» индивида. Это становится особенно болезненным в ситуации индивидуализации, характерной для современного общества. Ранее, акцентируя внимание на «призвании», богословие призывало человека «подумать своей головой» в ситуации, когда общество или семья готовы принять за него все ключевые жизненные решения. Сейчас же, напротив, подчеркивая значимость «призвания», можно оставить человека наедине с собой в ситуации, когда никакая внешняя сила не готова подтвердить или опровергнуть верность его внутреннего решения.

Мысленно конструируя идеальную и в то же время неосуществимую до конца ситуацию того, как на практике может осуществляться этот «призыв в священство», можно предположить, что акцент здесь смещается с желания и твердого осознания своей призванности, на принципиальное наличие 1. готовности выбрать этот жизненный путь, 2. здравой самооценки, основанной на категории «недостоинства» и 3. критического умения распознать «благую тиранию» в ряду всех прочих форм взаимодействия, в которые вплетена жизнь современного, в общем-то свободного человека.

Литература по теме:

1. Архимандрит Киприан (Керн). Православное пастырское служение. Париж, 1951.
2. Епископ Антоний (Храповицкий). Лекции по пастырскому богословию. Казань, 1900.
3. Игумен Тарасий (Ланге). Решение вопроса о призвании к священническому служению в русской пасторологии // Теологический вестник Смоленской Православной Духовной Семинарии. 2020. №. 1 (6). С. 18−25.
4. Николай Антонов. Категории становления священника в учении святителя Григория Богослова // Христианское чтение. 2017. №. 2. С. 98−111.
5. Пастырское богословие: учебник для бакалавриата теологии / под общей редакцией митрополита Илариона (Алфеева). М., 2021.