Действительно, вопрос актуальный и пока еще не описанный в наших классических учебниках. Если открыть традиционное руководство позапрошлого или начала прошлого столетия, то мы увидим разделение на, предположим, слово и беседу, произносимые с амвона, и богослужебные катехизические собеседования в храме. Может быть, как особенный жанр, еще выделяется речь, которую духовенство произносит на тех или иных мероприятиях, скажем, губернского или общероссийского масштаба. Как выдающийся образец этого жанра мы помним речи святителя Филарета перед лицом российских императоров или других членов царствующей семьи.

Классические и принципиально новые форматы общения

Кроме того, священники выступают в классических средствах массовой информации, начиная с телевизионных программ, которые ориентированы на священнослужителей. То же «Слово пастыря» до избрания Святейшего или программа митрополита Илариона, или выступления других клириков на православных телеканалах.

В рамках новостного жанра священнику нужно научиться говорить предельно коротко и так, чтобы сказанное — при сознательном усечении смыслов — не оказалось несущим противоположное значение, к чему тоже нужно быть готовым. Есть непростой жанр диалога, неважно — на радио или на телевидении. Мы знаем представителей нашего духовенства, которые сейчас активно участвуют в подобных передачах. Например, отец Димитрий Смирнов — классический представитель этого популярного радио- и телеформата.

У нас есть выступающие клирики даже в СМИ оппозиционного характера. Тот же протодиакон Андрей Кураев, который сейчас активно присутствует в либеральных СМИ. Сейчас в СМИ по-новому позиционирует себя и отец Всеволод Чаплин, выступая в новой стилистике, несколько отличной от той, к которой мы привыкли на протяжении долгих предыдущих лет, enfant terrible нашего официального пространства.

Затем, у нас есть, конечно же, выступления клириков в блогах. Назовем хотя бы настоятеля Татьянинского храма протоиерея Владимира Вигилянского, у которого большое количество подписчиков, — он активно высказывается не только на церковные, но и на общественно-политические, общекультурные темы и, в той или иной мере, вступает в диалог с читателями его интернет-ресурса.

Кроме того, есть участие клириков в научных или околонаучных дискуссиях на тех или иных ресурсах. Если почитать саму публикацию, вызвавшую живой отклик, и дискуссию после, или комментарии, то мы тоже видим клириков, которые комментируют те или иные публикации.

В ответе за каждое сказанное и написанное слово

Всё это никак учебно-методически не описано, и, я думаю, понятно почему. Всё же это явление достаточно недавнее по происхождению — и в нашей стране, и, я думаю, в целом в мировом христианстве, в мировом православии. И каким-то образом систематизировать в учебно-методическом плане это пока вряд ли возможно. Я думаю, что эта всеобъемлющая риторика даже пока не определена четко в церковно-каноническом плане.

Да, священноначалие в ряде документов напоминало клирикам об ответственности за слово, которое они несут и которое всегда за ними остается, вне зависимости от источника, где они публикуются. Но, в общем-то, какого-то нормативного документа, определяющего всё, на сегодня у нас нет. Может быть, это и хорошо. Потому что жизнь пока еще не подвела нас к необходимости такого нормативного документа.

Хотя очевидно, что со временем он потребуется. Ведь даже в научной дискуссии, если человек выступает в качестве священнослужителя Церкви, то наряду с научной добросовестностью, которая, конечно, является необходимой, он одновременно должен осознавать и пределы, за которые он, как чадо Церкви и как клирик, не должен выходить.

Предположим, в исследовании относительно новейшей эпохи церковной истории он может критиковать и объективно приводить данные о тех или иных исторически имевших отрицательные последствия поступках святых, бывших государственными деятелями. Например, святого императора Николая Второго. Но всё же он всегда должен помнить, что он пишет о святом. И что есть некий принципиальный церковный суд о русском царе, выводящий его за рамки только лишь исторической персоналии. Это может быть не только Николай Второй, но и, например, император Юстиниан или Александр Невский. И на всяком публично выступающем священнослужителе, на мой взгляд, есть эта двойная ответственность.

Быть всем для всех?

Тут мы переходим к еще одной важной теме, в связи с расширением этих жанров, точек приложения публичной риторики — некоторой нечеткости о том, что к ней относить. Например, внутриприходское собеседование, кем-то случайно или сознательно снятое и выложенное в интернет, относится к такой публичной риторике или нет? Важным становится вопрос о наличии или отсутствии стилистических границ, которые должны присутствовать в выступлении клирика.

По моему глубокому убеждению, сейчас наблюдается некоторый перекос в сторону стилистически понижающего тренда с целью большей доступности. Раньше приводили объяснение, которое сейчас стали реже употреблять, что это нужно для того, чтобы найти понимание в разного рода молодежных субкультурах, у малообразованных людей, сгруппированных по каким-то интересам и так далее.

Наблюдается некое, на мой взгляд, ложное толкование слов апостола Павла: «Был всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых».

Отсюда сленговая терминология, короткие, простые, не сложноподчиненные предложения, употребление понижающей лексики. Классические примеры — «сломать об коленку», «биомасса» или что-нибудь подобное по отношению к аудитории. На мой взгляд, это тенденция опасная и ложная. Потому что она, порождая иллюзию сближения между говорящим и аудиторией, не подтягивает людей к высоким ценностям, принципам, началам жизни, кубикам бытия, а напротив, опускает выступающего до уровня не только лексического, стилистического, но и понятийного тех людей, к которым, вроде бы, обращается священнослужитель.

Вспоминаю относительно недавний, с точки зрения истории, эпизод из жизни католиков. После Второй мировой войны во Франции и в некоторых других европейских странах возникло, казалось бы, очень правильное движение священников-рабочих. Потом некоторые принципы его легли в практику теологии освобождения в Латинской Америке. Священнослужители, в основном молодые, горящие духом, выходившие из стен семинарии, пытались евангелизировать, скажем так, рабочий класс, пролетариат и с этой целью начинали жить жизнью рабочих.

Поступали на заводы, работали на конвейерах, на сборке, на тяжелых работах. Принципиально обеспечивали себя за счет того, что зарабатывали вместе с остальными простыми людьми, чтобы, деля с ними одну жизнь, быть им понятными, ими понятыми и таким образом влиять на них, с точки зрения христианских ценностей, идеалов, и подтягивать их к церковной ограде. Но жизнь довольно быстро показала, что обратное влияние куда сильнее.

Что не столько священники повлияли на пролетариат, сколько пролетариат с его шутками, привычками, навыками, стилем поведения, типичным набором грехов, свойственных тем или иным сословиям, повлиял на этих молодых клириков. И Ватикан даже с некоторым скрипом, шумом и страдательностью вынужден был запрещать это движение, а иных больших его энтузиастов подвергать разного рода прещениям.

Достойным русским языком

Мне кажется, очень важно и у нас, пока эта тенденция на опрощение и понижение еще в зародыше, пока сильно не развилась, противопоставить ей тенденцию на поддержание высокого уровня церковной публичной риторики.

У нас есть блестящие примеры. Меня могут упрекнуть в излишнем чинопочитании, но, по сути, блестящий пример публичной риторики — это выступления Святейшего Патриарха. Он, говоря на острые темы, в том числе общественно-политические, умеет делать это очень достойным русским литературным языком, не злоупотребляя ни славянизмами, ни принижающей просторечной лексикой. Я уверен, что лучшие образцы его публичной риторики войдут в историю гомилетики и тогда, когда это не будет связано с его высоким личным иерархическим положением, в последующие десятилетия и века. У нас есть и другие примеры достойной публичной риторики наших священнослужителей, в том числе и в интернете. Я думаю, что это нужно поддерживать.

Священник, который пишет не «ИМХО», а «я полагаю» у себя в блоге, не позволяет себе упрощающих формулировок, демонстрирует знакомство и с русской светской словесностью, и с традицией духовной культуры — именно он должен определять гомилетический, риторический облик нашей Церкви.

Я думаю, что именно к этому мы должны стремиться, обучая молодых будущих пастырей в наших духовных школах.

Источник