Священник Владислав Береговой: "Не могу решить все проблемы, но могу подсказать, где искать решение"

— Отец Владислав! В рунете Вас называют самым популярным инстаграм-священником Русской Православной Церкви…

— Да ладно! Люди, скорее всего, просто не знают других батюшек, активно ведущих соцсети.

— Как вообще у Вас появилась идея заняться миссией в социальных сетях?

— Возможно, это часть призвания. «Идите научите все народы» — эти слова я услышал впервые еще мирянином. Вероятно, если бы у меня не было миссионерского «зуда», если бы мне не хотелось говорить везде и со всеми, кто оказывался на моем жизненном пути, я бы и не рукополагался, и не получал богословского образования. Ничто не приносило мне такого глубокого морально-психологического удовлетворения, чем разговор с кем бы то ни было на любую религиозную тему. Может, это был «зуд» неофита, но он и по сей день не прошел.

Когда меня рукоположили, я сразу стал преподавать на курсах, которые сам окончил. Руководил двумя воскресными школами с детскими и взрослыми группами. Везде говорил о Христе, как сказано у апостола Павла, «и к месту и не к месту».

Когда я оказался в городе Мосальск Калужской области, где живет всего 3 тыс. человек, то попал в непривычную для меня ситуацию: прихожан в нашем храме Бориса и Глеба было всего человек 20. Естественно, я сразу организовал воскресную школу, но туда ходило 3−4 человека, при том, что в Киеве ко мне приходило человек 70. Мы читали и разбирали Евангелие, тексты молитв, особенности церковнославянского языка, у нас был кинолекторий. Я начал ходить к студентам местного училища, но его вскоре закрыли. Я серьезно загоревал. Понятно, что священник живет Литургией, но все-таки мне хотелось говорить не только с теми, кто уже верует, ведь интересно говорить с теми, кто сомневается, кто ищет Христа, кто, может быть, и не слышал о нем никогда. Мне интересно приводить в Церковь людей, а не только укреплять в вере тех, кто уже в ней. Встал вопрос: что делать?

В провинции проповедь на улицах не имела бы эффекта, потому что люди, которые не столько живут, сколько выживают, о Боге думают в последнюю очередь — только бы заработать какую-нибудь копейку на еду, на отопление.

— Ситуация понятная.

— Одна моя знакомая рассказала, что видела в инстаграме выступавшего священника и предложила мне начать миссионерскую деятельность в соцсети. Я давно пользуюсь соцсетями, но поначалу подумал, куда мне со свиным рылом в калашный ряд? Там же столько замечательных отцов-миссионеров, хотя бы отец Андрей Ткачёв, — так что ниша занята. Я же вижу разницу между словом, которое несут, например, мои преподаватели в Свято-Тихоновском, и своим уровнем. Нужно честно признать, у меня он не такой высокий. Но месяца через три меня переубедили, заверили, что у меня получится. Я очень сомневался, что простое, незатейливое православное слово будет хоть как-то востребовано. А оказалось, что о православии простым языком говорить можно и нужно всегда и везде.

— То есть получилось, что как раз эта ниша оказалась незанятой и востребованной?

— Конкретно эта — да.

— Вы упомянули отца Андрея Ткачёва. У меня сложилось впечатление, что у Вас с ним разный подход: он обычно очень эмоционален, можно сказать, до некоторой степени давит на слушателей, а Вы говорите с иной интонацией. Почему?

— Пожалуй, я более спокойный человек. Я хорошо знаю отца Андрея, был его помощником: он более темпераментный, но абсолютно искренний — говорит то, что думает, за что в него камни и летят. Проблема еще в том, что часто широко тиражируется то, что он говорил конкретному человеку в конкретной ситуации.

— А какой подход у Вас?

— Тактичность — наше всё. Обращаясь к широкой аудитории, ты должен думать о том, как твое слово отзовется в разных частях этой аудитории. Атеисты и благочинные, настоятель, правящие архиереи, твоя матушка, твои друзья, одноклассники — это те фильтры, через которые ты должен пропускать свое слово.

— Не кажется ли Вам, что эти фильтры оказываются иногда взаимоисключающими. То, что не понравится правящему архиерею, может, выражаясь современным языком, «очень хорошо зайти» околоцерковной или нецерковной аудитории…

— Существует очень тонкая грань. Знаете, есть такие люди, которые ходят по канату от одного до другого небоскреба? Иногда я себя чувствую таким канатоходцем. Сейчас стало немного попроще, хотя не могу сказать, что всё получается правильно.

— Вы сталкивались с недовольством собратьев по священству, отца благочинного или правящего архиерея?

— Да, собратья постоянно ворчали, особенно первое время, потому что это было нечто новое, неизведанное: «Какого рожна тебе надо?».

— Претензии были содержательными?

— Содержательных претензий как раз не было. Формально, на официальном уровне, со стороны епархиального священноначалия замечаний мне не делали. Некоторые собратья относились, как к тщеславному человеку, который решил явить себя миру, и естественно по старой доброй традиции, если ты видишь «брата возносящегося», нужно его стащить вниз для его же духовной пользы.

Ну и к трансляциям богослужений были вопросы: возмущались, что транслируется то, что происходит в алтаре: «Это же сакрально!» Однако пандемия все расставила на свои места.

— Но сами трансляции богослужений Вы начали вести задолго до пандемии. Зачем?

— Потому что знал, что это очень востребовано. Такие трансляции — большое утешение для тех, кто не может в это время прийти в храм по болезни или из-за дальности расстояния. Кроме того, есть русская эмиграция, рассеянная по всему миру: там люди не могут ходить в храм, потому что просто нет православного храма или есть храм Константинопольского патриархата, с которым у нас сейчас прервано евхаристическое общение. В таких обстоятельствах хотя бы просмотр литургии, пусть это и не полноценное соучастие, но какое-то внутреннее утешение людям приносит. Так что моя внутренняя миссионерская интуиция подсказывает, что это нужно, это востребовано. Трансляцию Литургии в нашем храме еще до пандемии смотрели тысячи человек.

— Я работал с социологическим исследованием о том, как пандемия повлияла на жизнь православных приходов в США. Среди прочего там православные священники высказывали опасения, что люди привыкнут смотреть трансляции и перестанут ходить в храмы…

— Сколько ни смотри фильмы о вкусной и здоровой пище — всё равно есть-то хочется. Сколько ни утешай себя просмотром молебнов, литургии, акафистов — всё равно необходимо реальное соучастие в евхаристии. Поэтому, конечно, трансляция — это не замена богослужения. Это просто утешение для тех, кто хочет бывать в Церкви, но не может, например поддержка больных. Я помню, как много было благодарственных комментариев за трансляции от тех, кто лежал в эти дни в больнице, даже от тех, кто был на ИВЛ. Сейчас, когда пандемия закончилась, прихожане снова ходят в храмы. Так что трансляции никак не стали конкурентами полноценного соучастия в богослужениях. Я могу понять такие опасения протестантов: у них, по сути, богослужение сводится к проповеди, к музыке и к общению. У них действительно может появиться мысль, а что я буду куда-то ехать, когда можно всё это по телевизору посмотреть? С православной Литургией все по-другому.

— У католиков сейчас разрешена даже исповедь в удаленном режиме, при условии, что можно гарантировать сохранение тайны исповеди.

— У меня есть знакомые, которые, находясь дома несколько месяцев, выпросили у священника возможность исповедаться по видеосвязи. В итоге священник, взяв благословение у правящего архиерея и спросив мнение нескольких известных епископов, согласился на такой формат. Но это было в исключительных обстоятельствах. Трендом это не стало.

— Я верно понимаю, что Вы предпочитаете общаться в эфире, а не писать тексты?

— Эфиры, конечно, для меня проще. Эфир — это живой разговор, для меня это отдых. Нужно помнить, что я священник провинциальный, да еще относительно недавно переехавший в Россию: ни друзей, ни знакомых, по сути, и поговорить-то о том, что тебе интересно, просто не с кем. Писать — дело хорошее, отсутствие живого общения очень бьет по мозгам. Поэтому для меня каждый эфир — подарок. Ну, а судя по тому, что иногда на мои эфиры за час заходило несколько тысяч человек, а меньше трехсот-четырехсот слушателей просто не бывало, можно сделать вывод, что это людям нужно.

— Вы присутствуете во всех социальных сетях. Скажите пару слов об их особенностях: разный формат?

— Самая интеллектуальная сеть — это фейсбук. Там и в Живом журнале можно размещать длинные тексты (лонгриды), и еще они хорошо «заходят» в телеграмм.

В инстаграме другой формат: чтобы дать хороший текст, который мне самому понравится, мне нужно часа полтора. Чтобы сделать еще хорошую картинку под него, нужно еще минут 30. Итого два часа уходит на то, чтобы сделать один пост. Поскольку этот пост, по сути, образовательный, а не развлекательный, в инстаграме охват пользователей уменьшается.

А вот краткий ответ на вопрос, не претендующий на объективность, особенно если он с юмором и хорошей картинкой, дает охват в три-четыре раза больше. В эпоху тик-тока по-другому не получается работать.

— Вам регулярно приходят вопросы, касающиеся того, что можно назвать индивидуальной пасторской практикой какого-то конкретного священника, или вопросы, на которые нельзя ответить универсальной формулой. Как быть?

— Приходится брать на себя такую неблагодарную миссию: вязать этот свитер, но очень крупными петлями. Он выглядит как сетка, кого-то это сильно раздражает. Иногда мне так и пишут: «Почему Вы так ответили, а не иначе? Ведь у человека могла быть и вот такая ситуация!» Приходится объяснять, что домыслить можно все что угодно. Ну, а главное, многие люди пишут, что перестали бояться священников. Увидев, что священники — обычные нормальные люди, они пошли к своим приходским священникам. В этом я и вижу главную задачу священника в соцсетях. Я честно пишу, что не могу решить все проблемы, с которыми люди ко мне обращаются, но могу им подсказать, где искать решение. Чаще всего для этого нужно идти в храм, к священнику.

— Как Вы для себя решаете, в каких случаях нужно ответить что-то содержательное, а в каких направить в храм, к священнику?

— Когда понятно, что решение проблемы немыслимо без двух-трехчасового разговора, я честно об этом говорю. Вопросы, которые предполагают обсуждение сложных отношений между мужем и женой, тещей и свекровью, с детьми и с родителями — это не для инстаграма. Хотя есть священники, которые берут на себя такую ответственность и категорично что-то говорят. Это тоже популярные священники, у которых очень много подписчиков. Я же считаю, что такой подход, хоть он и востребован, не совсем правильный. Ситуация подводится под некий общий знаменатель, а ведь в каждом случае может оказаться совершенно индивидуальная история. Если я все-таки пишу о психологических проблемах, об отношениях между людьми, я не забываю использовать слова «возможно», «не исключено», «может быть».

— Кстати, мы в своей среде шутим, что, наверное, пора учить психологию. Мы видим, что священники, которые окончили какой-нибудь психологический факультет или курсы, на много более востребованы в соцсетях, чем просто священники, говорящие о том, как поступить в данных отношениях, чтобы не согрешить. Тех, кто дает методику, технологию, объясняет, что нужно поступить именно так, а не иначе, использует всякие новомодные словечки («осознанность», «токсичность», «абьюзер» и тому подобное), просто носят на руках. Они более востребованы у определенной аудитории.

— Сколько времени в день у Вас в среднем уходит на соцсети?

— У меня все-таки в определенной степени уникальная ситуация. Напомню, что я провинциальный священник: служу литургию и всё. Требы бывают довольно редко. И что мне делать оставшееся время? У меня есть послушания в нескольких епархиальных отделах, но мне все равно маловато. Так что можно сказать, что на общение в разных форматах (помимо соцсетей это эфиры на радио и телевидении) уходит все остальное время. Судя по откликам, у меня это неплохо получается.

— Вы окончили наш университет. А как Вы пришли в ПСТГУ?

— Я родился и жил в Киеве, и когда почувствовал призвание к священству, решил, что нужно получить хорошее образование. Я дважды поступал в Киевскую духовную семинарию, но я человек с улицы, несистемный, никому не известный, и поэтому поступить у меня не получалось. И вот, когда я почти разочаровался, мой кум предложил мне поступить во Львовский филиал Свято-Тихоновского университета. Это было 16 лет назад.

— Но как раз тогда у нас стали ликвидировать филиалы!

— Я перешел на пятый курс, и наш филиал закрыли. Мне оставалось отучиться один год. Мы с однокурсниками долго ждали, когда его восстановят, но года через четыре, за которые я успел и жениться, и рукоположиться, и детей нарожать, я понял, что Львовский филиал закрылся навсегда и перевелся в Москву.

— Фактически у Вас была пауза в несколько лет, и после этого Вы поступили на заочное отделение. Снова всё сначала?

— Почти: со второго полугодия второго курса. Я зря так долго ждал: те, кто сразу перевелись в Москву, не дожидаясь восстановления филиала во Львове, сдали все долги в ближайшую сессию и продолжили обучение с четвертого курса.

Но новый формат мне понравился. Когда ты попадаешь в другой город, в чужую среду с книгами, с учебниками, с конспектами, то успеваешь намного больше, чем находясь дома. Конечно, нужно сдавать сразу несколько предметов, но я любил и люблю Свято-Тихоновский, живу этими предметами. Это же не сопромат, не физика и не химия. Для гуманитария это родная стихия. Мне всегда нравилось здесь учиться.

— Вас рукоположили до окончания ПСТГУ?

— На Украине несколько курсов Свято-Тихоновского университета считалось вполне достаточным для того, чтобы рукоположить ставленника. К тому же у меня за плечами было несколько лет обучения на катехизаторских курсах при Киево-Печерской лавре и на Высших Свято-Владимирских богословских курсах города Киева.

— Давайте вернемся к Вашей миссионерской деятельности. А как решать вопрос с ее монетизацией?

— Вполне успешно! Я восстанавливаю храм ХVIII века. Он еще не до конца восстановлен, но из прежних руин он уже превратился в красивый белоснежный храм. По сути, он восстановлен на средства подписчиков. Когда необходимо купить какую-то утварь, я организую сбор, обращаюсь к подписчикам: пожалуйста, кто хочет помочь, поучаствуйте.

Очень активно народ жертвует на социальные проекты. Несколько миллионов рублей я собрал только за последние два года. Особенно активно жертвовали на погорельцев. Если сгорел какой-то храм, присылали тысяч сто, а когда в соседней епархии у одной семьи сгорел дом, то прислали тысяч семьсот.

— А если говорить о личном доходе самого священника?

— Любой священник делит средства, которые он получает: что на храм, что на себя.

— Сколько времени у Вас ушло «на раскрутку»?

— Год или полтора, при работе часов по 12 в день.

— А если смотреть на количество подписчиков?

— За первый год набралось около 10 тыс. Потом всё росло в геометрической прогрессии. Для этого нужно быть интересным подписчикам. Неинтересно будет, подумают: «Ерунда какая-то!» и уйдут. Так что спасибо Свято-Тихоновскому, который дал необходимые знания. Хотя, пожалуй, важнее знаний был дух нашего университета: это то, чем я живу, в том числе и в соцсетях. Можно ведь дать знания, а вместе с ними вызвать отвращение к предмету. Свято-Тихоновский и во Львове, и в Москве укрепил любовь ко всему тому, о чем я теперь говорю со страничек и экранов.

Китайцы всё любят в процентах оценивать: «Товарищ Мао на семьдесят процентов прав, на тридцать неправ». Ваш достаточно демократичный, открытый стиль общения, с желанием не напугать православием, не стать в позицию авторитарного диктатора: «Делай так и никак иначе, а то…». Насколько это связано с Вашими личными качествами, с Вашим характером, а насколько с тем самым духом Свято-Тихоновского университета?

Я думаю, что здесь всё взаимосвязано. Если бы я сам изначально не был склонен к такому духу, не было бы резонанса между мной и Свято-Тихоновским. Даже Вы мне, кстати, преподавали. То, что есть в университете, укрепило во мне всё миссионерское, что во мне есть.

Смотрите также:

• Пастырский онлайн-семинар «Священник в сети»


• Зачем священнику идти в интернет