Владыка Антоний Храповицкий был во всех смыслах и во всех отношениях выдающейся фигурой. Но мы больше знаем его как Церковного деятеля, активного участника Собора 1917-го года, а затем уже после революции — как главу Русской Зарубежной Церкви. Но и до, и после революции он был замечательным духовником, о чём свидетельствуют многие.

Личность митрополита Антония

Митрополит Антоний умел привлечь к себе сердца людей, особенно молодых. Вокруг него всегда собиралась молодёжь: он умел с ней и общаться и вводить в Церковь. И потому его опыт для нас, конечно, важен. Важен тем более, что (как сейчас будет понятно из моего доклада) ситуация в начале XX-го века, ситуация предреволюционная, отчасти была сходна с нашей современной.

Предварительно надо сказать, что владыка в своей жизни и деятельности особое внимание всегда уделял именно русскому пастырству. Будучи ректором Московской Духовной Академии, он сам читал курс «Пастырское Богословие». Хотя по традиции Русских духовных школ (неписаной, правда, традиции) ректору полагалось читать догматику. А владыка Антоний эту традицию изменил и свой курс «Пастырского Богословия» читал в самом конце обучения как итоговый, в котором сходятся все остальные Богословские науки.

Он был одним из первых, наверное, кто постарался пастырскому богословию предать внутреннее богословское содержание; лишить его свойств науки, просто описывающей некую пастырскую деятельность, как-то было до него.

Дар сострадательной любви

Центр его учения — учение о сострадательной, пастырской любви.

Митрополит Антоний считал, что среди даров священства, которые пастырь получает при хиротонии — дара совершать Таинства, дара духовного рассуждения и т. д. — есть ещё особый дар сострадательной любви.

Этот дар, собственно, и лежит в основе его духовнической деятельности, которую владыка ставил в центр пастырской деятельности вообще.

Для характеристики владыки стоит отметить следующий момент. Его личность очень яркая, хоть и в каких-то отношениях неоднозначная. При обосновании данного тезиса он ссылался на несуществующую цитату святителя Иоанна Златоуста, хотя на самом деле у святителя Иоанна есть прекрасное рассуждение на эту тему, которое стоило бы в двух словах привести для понимания того, о чём говорил владыка — рассуждение из известных «Шести словах о священстве».

Там святитель Иоанн рассуждает, насколько труднее пастырю овец духовных, чем пастырю овец обычных, простых. Второй, если овца заболела, может связать её и насильно дать ей лекарство, которое считает необходимым. Этой возможности лишён пастырь духовный. С одной стороны, он имеет дар духовной власти, чтобы привести всех ко Христу; но этим даром он может воспользоваться только тогда, когда тот, кого он ко Христу хочет привести, сам пойдёт за ним. Этот парадокс пастырского служения и пастырского делания известен по опыту каждому из нас. И святитель Иоанн замечает: «Что же можно сделать для того, чтобы преодолеть это противоречие? Для этого пастырю, прежде всего, необходима любовь к пасомым». Собственно, вот то самое, о чем говорит и владыка Антоний (Храповицкий).

Ещё два слова стоит сказать о том, что владыка был автором грандиозного по замыслу проекта по перестройке русского пастырства. И здесь тоже было некоторое противоречие в его посылках. С одной стороны, владыка высоко ценил русский церковный православный быт и считал, что его всячески надо поддерживать. И даже на вопрос о том, возможно ли возрождение церковной жизни в России в своё время, в Предсоборном присутствии ответил: «Возможно. Но если и возможно, то только в деревне». Почему? Потому что в деревне ещё сохранился традиционный русский быт, а в городе он уже был разрушен. Хотя мы знаем, что на самом деле произошло наоборот. Выдающиеся пастыри как раз к началу XX-го века — это, прежде всего, пастыри городские. Достаточно назвать святых праведных Иоанна Кронштадтского и Алексия Мечёва.

Поддерживая русский церковный быт, владыка был в то же самое время очень недоволен деятельностью русского священства,

которое, собственно, поддержкой церковного быта и занималось. У него был такой проект: академических учёных монахов (т.е. монахов, принимающих постриг в академии), направить на приходы, считая, что они гораздо с большими рвением и верностью смогут нести своё пастырское служение, чем белое духовенство. Но проект этот по жизни не осуществился. Хоть владыка и старался как можно больше рукополагать в академиях, но не всегда это приносило хорошие плоды. И не все, увлечённые по молодости его словом, смогли потом в своей жизни данные обеты подтвердить.

«Исповедь» (Варшава, 1928)

Брошюра «Исповедь» с моей точки зрения, и сегодня сохраняет своё практическое значение. Судя по всему, это запись одного из выступлений владыки — лекции, прочитанной уже после революции, о чем ясно из текста, где он вспоминает о дореволюционных годах.

Первое привлекательное свойство «Исповеди» митрополита Антония — она как бы обращена лично к каждому из нас.

Это не просто общие теоретические рассуждения на тему исповеди, а своего рода живая проповедь.

Владыка сперва обрисовывает существующую обстановку. Вспоминает о том, как в 1905-м году до революции некоторые собрания епархиального духовенства принимали резолюции о том, что надо отменить индивидуальную исповедь, а ограничиваться только общей. Его буквально приводят в ужас такого рода решения, потому что для него общение с душой кающегося — центр всей пастырской деятельности. И владыка говорит, что духовнику, прежде всего, необходимо стараться в себе поддерживать и возгревать целенаправленно дар сострадательной любви, полученный уже в хиротонии — это первое условие доброй деятельности в этом отношении.

А во-вторых, не надо бояться того, что слишком много потребуется от нас усилий и много народу к нам может прийти.

Не стоит бояться, что нас слишком мало для того, чтобы любовью согреть всех тех, кто в этом нуждается.

Здесь есть по-своему замечательное место, которое я позволю себе прочитать. Он обращается к священнику, высказывающему сомнения в своих силах, и говорит ему:

«Но почитай книгу Деяний. Разве проповедники обращения к Богу добивались того, чтобы непременно все жители посещаемого ими града уверовали во Христа? Нет, они останавливали свое внимание и свое чувство на немногих уверовавших и потом преподавали им слово Божие и свои души (1 Сол. 2:8). Конечно, их слушатели-иноверцы не были их паствой, их духовными чадами, как пришедшие к тебе на исповедь христиане.

Но хотел бы я тебя убедить в том, что, если ты хоть некоторых, хоть немногих смиренных грешников отечески воспримешь в свою душу и голосом участия и любви от имени Божия будешь увещевать их и учить духовной борьбе, то и это будет большим подвигом в очах Божиих и Церкви, чем все прочее, чем ты послужишь Ему и ей.

Если ты деятельный секретарь епархиального собрания, председатель свечного завода, член семинарского правления или консистории, то все эти почтенные труды ничего не стоят сравнительно с тем, чтобы хоть одну душу возвратить с пути погибельного на стези спасения. В теории ты и сам, конечно, с этим согласен, но, к сожалению, у большинства иереев те мирские или полумирские дела отнимают гораздо больше не только времени, но и сердечных забот и усердия, чем попечение о том, что дороже всего мира, т. е. о душах человеческих, им вверенных".

Первое условие успешной духовнической деятельности — это то, что владыка называет созданием и поддержанием в себе пастырского настроения.

Надо сказать, что слово «настроение» имело в начале XX-го века другой оттенок смысла. Сейчас для нас это что-то такое мимолётное, пришедшее и ушедшее. То, что тогда понимали под «настроением», сегодня мы скорее бы назвали «устроением», т. е. поддержанием в себе постоянной, определённой настроенности и расположения души.

О внешних условиях проведения исповеди

Владыка Антоний советует не только читать кающимся полностью молитвы, которые есть в Требниках, но и обязательно проповедовать в начале исповеди перед ними — даже, может быть, не один раз.

Первую проповедь посвятить необходимости искреннего покаяния и перемен в жизни. А вторую — тем церковным канонам, которые верующие очень часто не знают, да и мы с вами иногда забываем, но которые, даже если не применимы полностью, говорят о тяжести того или иного прегрешения — как его оценивает Церковь.

Владыка так же останавливается на том, что духовнику необходим дар духовного рассуждения, и говорит о том, что мы сами можем для этого сделать. Понятно, что всякий дар дается свыше, но, тем не менее, что-то и мы можем для этого предпринять. Что же? Прежде всего, владыка советует читать Писания, причём параллельно на трёх уровнях: книги Бытия и исторические, книги Премудростей и Притчей Соломона или пророков этого ряда, и конечно же, Новый Завет.

Особое внимание владыка Антоний обращает на то, что духовникам следует внимательно изучить книгу святителя Феофана Затворника «Путь ко спасению». Мне кажется, у каждого из нас эта книга должна быть настольной.

Потому что мало кто, кроме как святителя Феофана, мог так точно и тонко разобрать все движения души человеческой и усилия, необходимые для борьбы с грехом и покаяния, и последовательность этих усилий.

Напомню, святитель Феофан обозначает христианскую жизнь, как жизнь сверхъестественную, жизнь в благодати и как ревность жить, во всём благоугождая Христу.

Что так же может быть небесполезно — владыка рекомендует чтение Патериков, Пролога, Лимонари — книг древней монашеской письменности. В некоторых отношениях эти книги адресованы, несомненно, именно монахам; но в некоторых притчах и коротких рассказах изложены основные истинные правила благочестия, которые в приточной форме запоминаются и усваиваются гораздо лучше теоретических рассуждений.

Практика совершения исповеди — как духовник может помочь исповедующемуся

За сим владыка переходит уже собственно к практике исповедей. Он подробно разбирает, как может обнаруживать себя всякая страсть в человеке, как нужно на это реагировать духовнику. Я не буду на этом подробно останавливаться, потому что, думаю, кому интересно — тот сам может об этом почитать. В «Исповеди» по каждой разбираемой митрополитом Антонием страсти есть ряд практических важных советов.

Приведу одно только место — показывающее, собственно, как владыка подходил к Таинству Исповеди. Речь идёт о тех затруднительных случаях, когда человек много лет носит в себе тяжкий грех, который не смеет исповедовать, не может набраться сил для того, чтобы открыть его духовнику. Как ему помочь в этом случае? Владыка пишет так:

«Некоторые монастырские духовники поведали мне, что Бог им помогал добиться от кающихся признания в таких грехах, которые они не решались открыть на прежних исповедях в продолжение десяти, двадцати лет, а потому мучились целую жизнь и считали себя погибшими для спасения… Грехи эти бывают или очень постыдные и грязные, противоестественные по 7-й заповеди (при том иногда у людей, которые пользуются уважением окружающих), или преступные в уголовном смысле: убийство, детоубийство, воровство, грабеж, попытки отравления, злостное оклеветание из ревности или зависти, внушение ненависти к близким, возбуждение ближних против Церкви и веры и т. п. Если духовник прямо поставит вопрос о таком грехе, то кающийся, пожалуй, не отречется, но сам сказать о своём преступлении не решится. Между тем, предлагать каждому вопросы о всех таких гнусных грехах тоже невозможно.

Должно, по окончании обычных вопросов, ласковым и тихим голосом сказать: «Может быть, есть грех, в котором тебе совестно сознаться? Может быть, ты что-нибудь не решился сказать о своих грехах на прежних исповедях или забыл, а потом вспомнил и уже не осмеливался сказать духовнику?»

Весьма возможно, что прихожанин ответит утвердительно, но все же будет колебаться высказать, в чем именно было дело. Иногда в это время у них (особенно у женщин) начинаются плач и дрожь, они покрываются потом, а говорить не решаются. Тогда умножь свою ласку и участие и говори: отложи стыд, чтобы не быть постыженным на Страшном Суде пред всеми, а здесь, кроме меня и Ангелов, никто ничего не узнает, а нашего брата священника грехом не удивишь; мы за день наслушались таких вещей, что удивляться нам уже нечему. Если исповедывающийся все-таки не решится прямо сказать, в чем дело, то скажи ему: «Ну вот, тебе легче будет признаться, если я тебя буду спрашивать по заповедям: касается ли твой грех седьмой заповеди против плотского наслаждения? Или воровства или злодеяния людям? Или богохульства? И т.д. Когда будет дан обычный ответ на род греха, тогда спрашивай уже, какой именно грех, и перечисляй грехи. Люди простые назвать даже иногда своего греха не сумеют; тогда спрашивай описательно, и когда кающийся, познав в твоем лице не грозного обличителя, а состраждущего друга, наконец скажет о своем преступлении, не ужасайся и не негодуй, ибо он сам себя довольно укорял, а только посетуй, зачем он раньше не сказал о сем, зачем скрывал на прежних своих исповедях: ведь он мог умереть не сознавшись и навсегда погубить свою душу. Лгущие на исповеди обыкновенно оканчивают свою земную жизнь самоубийством (так считает владыка); пусть же грешник уже в том усматривает Божие к себе милосердие, что Господь не лишил его возможности исповедать свой грех. Затем скажи ему, какая епитимья и сколь долгое лишение Свято­го Причастия полагается за сие по Номоканону; но, если видишь глубокое раскаяние человека и если грех совершен давно, то рассуди, не допустить ли его к Причастию завтра же, потребуй от него немедленного или постепенного заглаждения последствий греха» и т. д.«

Мне кажется, смысл и дух рассуждений владыки в этом отрывке очень явственно присутствуют. А его главная мысль, на которой, может быть, я не остановился достаточно подробно, в том, что

прежде всего терпение, любовь и снисхождение должен духовник обнаруживать по отношению к кающимся, и это прекрасно сходится со словами отца Иоанна Крестьянкина: «Должен быть духовник всегда не прокурором, а адвокатом кающегося».

Заключительный раздел брошюры посвящён, собственно, епитимиям. Частично об этом я уже сказал. Также владыка напоминает, что если не всё мы сейчас можем приложить непосредственно в практике, то, по меньшей мере, мы должны определять тяжесть греха и указывать её для исповедника согласно епитимийным канонам.

Если посмотреть на развитие епитимийных канонов, можно увидеть, что они с течением времени в истории Церкви становятся всё мягче и мягче. Самые строгие каноны — это каноны, условно говоря, IV-го века. Но даже на протяжении ста лет мы видим изменения. Владыка — правда, это его частное мнение — считает, что за тяжкие грехи надо отлучать не менее чем на год. А наше последнее Церковное постановление («Об участии верных в Евхаристии») говорит: «Не более чем на год отлучать за самые тяжкие грехи». Собственно, об этом же говорят все сегодняшние опытные духовники.

Думаю, что мой краткий обзор на этом может быть закончен. Собственно, его целью было привлечь ваше внимание к этой во многих отношениях замечательной брошюре, чтобы пользоваться ею в практике. Думаю, она многим и во многом сможет помочь.