«Почему для духовенства запрещается второбрачие?» — нужно так... Продолжение
Вечером 20 февраля 2017 года в Переделкино, на 98-м году жизни, после продолжительной болезни преставился ко Господу многолетний духовник Свято-Троицкой Сергиевой лавры, духовник Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, один из самых почитаемых старцев XX — начала XXI вв. архимандрит Кирилл (Павлов).
Публикуем воcпоминания об отце Кирилле некоторых священнослужителей, на которых молитвы и наставления старца оказали влияние, как на пастырей и духовников.
Отец Кирилл нес великое служение духовника для тысяч и тысяч людей, и это служение требовало особого подвига. Не только потому, что выслушивать проблемы человека всегда непросто, но и потому, что он не просто выслушивал эти проблемы. Он проникал вглубь душевного состояния человека. В момент исповеди он словно отождествлял самого себя с тем, кто приходил к нему за советом. Это, конечно, требовало истощания, огромного расхода внутренних сил и сил физических. Но отец Кирилл никогда не роптал и со смирением нес свое служение, не только исповедуя людей, но и отвечая на многие и многие письма.
Впервые я встретился с отцом Кириллом в далеком уже 1966 году. Тогда у него еще не было славы всероссийского старца и духовника, он был сравнительно молод, крепок, подвижен. И когда я спросил у своего духовного руководителя, приснопамятного владыки митрополита Никодима, к кому из братии мне пойти исповедоваться, он спокойно сказал: «Иди к отцу Кириллу». Это было действительно особое служение старца Кирилла всему нашему благочестивому народу, и особенно тем, кто нуждался в его духовном совете.
Давать советы — дело всегда очень рискованное. Иногда люди приходят к духовнику и спрашивают о том, что человек по своей ограниченности знать не может. Некоторые духовники принимают на себя огромный риск, давая советы от своего собственного разумения. Отец Кирилл был духовником, который давал советы не от разумения, а от своего духовного опыта. Бывали случаи, когда он вообще никаких советов не давал. Но люди тянулись к нему, потому что чувствовали его духовную силу, ибо духовничество есть не только подвиг трезвого духовного размышления, но и молитвенный подвиг. Отец Кирилл многим священнослужителям явил пример такого духовничества — подлинного духовного руководства теми, кто готов принимать это вождение со стороны духовника.
Моим духовником стал архимандрит Кирилл (Павлов). Я его любил… не знаю, как сказать… Как Бога, наверное. Если читаешь древний патерик или афонских авторов, там говорится: «Старца надо любить, как Христа». Вот так я любил отца Кирилла. Я честно Вам признаюсь, я просто ходил и целовал двери своего старца, потому что это было настолько хорошо, это было очень благодатное время.
У него был такой обычай: он всех нас собирал дважды в день в свою келью, самых преданных чад. У него, конечно, очень много было чад, практически больше половины Лавры окормлялось у него, десятки человек только из братии, а если мирян-то считать, то это вообще сотни, если не тысяча. Он нас дважды собирал в свою келью, днем мы всегда читали монашеское правило перед обедом — три канона с акафистом. Он всегда сам читал акафист наизусть, а каноны мы читали по очереди. А вечером он читал с нами Священное Писание. При мне раза два, наверное, прочитали от начала до конца и Ветхий, и Новый Завет.
Любовь. Это самое главное батюшкино качество. Понимаете, он являл собою любовь, и, даже просто глядя на него, общаясь с ним, ты сам проникался в какой-то степени этим чувством. Я не очень верю разговорам о какой-то особой прозорливости батюшки или чудесах, хотя, может быть, что-то такое и происходило, по вере людей, конечно. У нас даже был случай с моим другом, тоже монахом. Мы оказались в чужом городе в сложной ситуации, очень тяжело нам было. Мы послали телеграмму отцу Кириллу, и ситуация наша разрешилась буквально в течение часа. Вот как это? Батюшка как-то почувствовал, помолился? Физически эта телеграмма до него еще не дошла, а помощь была оказана. Так же, наверное, было и у других людей. Но самое главное чудо, которое он собою являл — это, конечно, любовь.
И это было нужно, важно, важнее, чем Типикон, Устав, какие-то самые строгие правила и самые прекрасные традиции. Евангелие и любовь — вот что я видел в батюшке, и это действительно реально".
Официальный сайт Валаамского монастыря
С 1971 года (когда состоялся монашеский постриг) архимандрит Кирилл стал моим духовным отцом. Это человек, который в жизни своей много испытал, воевал, служил, учился, молился и стяжал великую духовную силу. Его чертами были любовь, снисхождение, терпение и, конечно, личный пример для нас, духовных чад. У святых отцов есть выражение, что монахом может стать только тот, кто однажды увидел монаха. Вот батюшка был этим самым монахом. Его терпение и служение Богу, Церкви, людям — настоящее евангельское житие.
Монахов он воспитывал благоговейными, преданными учению Христову и Церкви, православной вере, смиренными и кроткими. Такова братия в Сергиевой лавре.
Прежде всего отец Кирилл был любовь. Строгость же его никогда не была вседозволенностью, он никогда не был жесток. Батюшка наставлял по принципу, что добро должно быть добровольным, никогда не настаивал, ведь человека Господь создал свободным. Он ждал, когда человек сам ему себя откроет.
Отец Кирилл всегда показывал собою пример братии. К примеру, исполнением монашеского правила. Он всегда старался его исполнять. Мог немного молитвы сократить, но тем не менее правило исполнялось. В последние годы было определенное время, в которое братия собиралась у него в келье, читала правило. Иногда келья заполнялась полностью. Правило вычитывалось братией поочередно, и сам батюшка в этом участвовал.
Отец Кирилл очень любил Евангелие. Всегда брал его с собой, многое из Священного Писания знал наизусть. Даже за праздничным столом, бывало, его просили: батюшка, скажите слово. Он и говорил, и по целым главам цитировал Священное Писание.
Однажды отец Кирилл лег в больницу на операцию, которую делали под местным наркозом, и после рассказывал о себе, что взял с собой очки, Евангелие и, пока доктора работали, читал Евангелие.
Он день и ночь служил людям. Иногда приходишь к нему поздним вечером, он тебя слушает, а глаза у него уже спят. И такое состояние неловкости приходило, что ты человека мучаешь, и в то же время необузданный эгоизм требовал его внимания, будто необходимо ему было что-то сказать. И батюшка терпел нас.
Конечно, он нас воспитывал, мог сказать укоризненно. Одна раба Божия даже сказала об отце Кирилле так: у вас не отец, а мать.
Батюшка так и наставлял пастырей: относитесь к братии как любящая мать.
По состоянию здоровья отец Кирилл ездил на лечение на Кавказ и в Крым и всегда привозил братии гостинцы. Когда батюшка возвращался из отпуска, братия приходила к нему в келью, а у него уже стояли ящики да кошелки, из которых он раздавал каждому брату по «крымской луковице», по яблочку, груше. Это было очень отрадно.
Мог написать брату открыточку из отпуска, письмецо кратенькое — это было утешением нам.
Я думаю, наследие отца Кирилла пока еще не до конца осознано.
Я один раз был на исповеди у отца Кирилла в 1995 году. Меня тогда совсем недавно постригли в монашество и рукоположили во священники.
Очень мучил вопрос о подготовке людей к Таинству Крещения. На приходе, где я служил, люди каждую неделю крестились десятками. Но традиции их готовить к Крещению, проводить беседы тогда не было. Я видел, что многие взрослые крещающиеся не понимают, зачем пришли, но отказать в совершении Таинства или отложить его я не мог. Не смел нарушить десятилетиями сложившуюся практику.
Отец Кирилл посоветовал все же постараться готовить людей к Крещению и не бояться откладывать его совершение, если человек явно не готов. Говорил о необходимости полного троекратного погружения при Крещении, что в те годы многими игнорировалось. Потом он подарил мне житие блаженной Матроны и церковный календарь на следующий год. Батюшка был очень благостным, кротким, ласковым.
Рассказывали мне, что когда отец Кирилл уже лежал в полузабытьи, к нему приехали с поздравлениями около 20 его духовных чад. Они пели возле него, молились, но батюшка не открывал глаз. Когда все собрались уходить, старец поднял правую руку и, не открывая глаз, стал многократно всех осенять крестным знамением. Кто-то посчитал количество благословений, оно оказалось в точности равным количеству приходивших.
Особенно меня волнует сейчас распространение слуха о том, что старец Кирилл предсказывал начало войны после своей смерти. От его духовных чад я о таком пророчестве не слышал. Может быть, кто-то подтвердит или опровергнет эту информацию.
Несомненно, мы запомнили высказывания отца Кирилла о проблеме ИНН и электронных паспортов. Печально, что в церковной среде есть два крайних ложных мнения по этому вопросу. Первое — опасности никакой нет, всё можно принимать, заговора против России не существует, глобализация — явление полезное. Второе — всё пропало, все предатели и в Церкви, и в правительстве, везде масоны, надо сжечь все документы и уйти жить в леса.
Почему-то мы забыли, что существует документ, принятый Архиерейским собором — «Позиция Церкви в связи с развитием технологий учета и обработки персональных данных». Думаю, что батюшка Кирилл согласился бы со многими положениями этого послания. И верю, что он молится о том, чтобы мы избежали и бунтарства, и наивной успокоенности в оценке сложных явлений современности.
Отец Кирилл повторял: самое главное — читать Евангелие. Через это чтение будут укрепляться вера и добрая воля, просвещаться ум и сердце. И это не просто слова — это его жизненный опыт.
Помню, мы еще как иподиаконы служили в Троицком соборе. Часто во время архиерейской службы возникает суета, иподиаконы бегают, мешают друг другу. А отец Кирилл стоит в уголочке — читает Евангелие.
Его однокурсники, которые собирались на юбилеи окончания Академии, вспоминали: после вечерних молитв все расходились по спальням. Естественно, перед отбоем надо побеседовать о прошедшем дне. А отец Кирилл уходил от них в отдельную келью, так называемую «каптерку», и читал Евангелие.
Еще вспоминаю: санаторий в Крыму, обычно в 10 часов утра нам приносят трапезу. До этого полагается час утренней молитвы: кафизмы, послания, Евангелие. Иногда сестры, которые нас обслуживали, задерживались, и тогда отец Кирилл продолжает читать Евангелие. А мы с ноги на ногу переминаемся, ждем, когда завтрак принесут — нас еще бесы крутят, Евангелие не дается нам, мы его недостаточно любим, не чувствуем, что это самое главное для души.
Отец Кирилл любил рассказывать о своей учебе в духовных школах — после войны они занимались сначала в Новодевичьем монастыре, а потом уже здесь, в Лавре. «Придет, — говорит, — преподаватель сектоведения, заслуженный протоиерей, прошедший горнило арестов, допросов, мучений, высылки, тюрем, концлагеря, которые не сломили его духа, а только укрепили в святости, и среди лекции скажет: «Давайте потихонечку споем «Слава в вышних Богу». И сразу становилось уютно, тихо, все погружались в молитву».
Этот преподаватель всей своей душой хотел заложить в студентов, в первую очередь, дух молитвы, любовь к истоку жизни, а потом, на этом основании — и знания.
Так и отец Кирилл старался в нас, будущих монахов, священников, заложить основу жизни — любовь к молитве.
Он давал прочувствовать разницу жизни в Благодати Божией и в миру.
Когда вечерами многие студенты бежали в город, чтобы развеяться после тяжелого дня, мы собирались у него в комнатке за проходной, и он читал Библию в течение часа. Сам, наверное, себя не заставишь — устал за день, а он помогал нам прочувствовать значение молитвы. Потому что священник без молитвы — это, считай, не священник, а требоисполнитель. То же самое — монах.
Помнится, приходит к батюшке один брат, отяжеленный проблемами, хочет убежать от своего многозаботливого послушания.
А отец Кирилл говорит: «С креста не сходят, с креста снимают».
И я свидетель того, как брат тот ушел, утвержденный в этой мысли: с креста сходить не нужно. И неоднократно батюшка подчеркивал, что не стоит искать своей воли, а надо видеть волю Божию в жизни каждого из нас.
Батюшка много не говорил, но дал великий пример смирения, терпения, любви. Никто никогда не видел, чтобы он кого поругал или обиделся. Он отдал свою жизнь Церкви и народу. Личной жизни не имел. До двух часов ночи он принимал. Утром — на братском молебне, пример давал всем — ходить на службу. После братского молебна беседовал у себя в дежурке. Мы приходили к нему, читали, кто желал — три канона, два акафиста, кафизмы, Евангелие. Далее — обед, и снова он принимал людей четыре часа перед вечерней. На всенощной в алтаре все время исповедовал в Серафимовском приделе, в Трапезном храме. Потом, после всенощной, — опять проходная. У него был такой келейничек, монах старенький, батюшка специально взял его, чтобы нести крест.
Часто отец Кирилл выручал в простоте других священников: кто-то на проповедь не придет, так он проповедовал. Всегда служил. И всегда, конечно, был — одна любовь. Сколько спаслось людей для Царства Небесного по его молитвам! Только Господь знает.
Когда я думаю об отце Кирилле, мне часто вспоминается старец из Патерика, почитавшийся всеми за великого праведника. Ему понадобилось отлучиться из пустыни в город, и он думал, как быть: его смущала мысль о том, что люди, которых он встретит, будут воздавать ему почести, прославлять и возвеличивать его. Поэтому он решил отправиться в путь не днем, а ночью. И вот — Господь послал Ангела, который освещал для него дорогу.
Жизнь отца Кирилла, человека, известного, пожалуй, всей Русской Православной Церкви, через келью которого в Переделкине прошло бесчисленное множество людей, оставалась до самого конца сокровенной — не только в своей глубине, но и в ее подробностях. Известны из его биографии были лишь отдельные факты: война, Сталинград, чудесным образом найденное им в руинах разрушенного города Евангелие, семинария, Лавра и долгие-долгие десятилетия служения Богу, Церкви и людям.
Трудно, наверное, найти, кто был бы так далек от любого «мнения» о себе, как отец Кирилл. Я помню, как готовил много лет назад к изданию одну из книг его проповедей (в нее вошли проповеди на различные Богородичные праздники), и меня очень сильно тронули его слова о том, почему о Божией Матери так мало говорится в Евангелии: Она все время как бы отступает в тень, у Нее нет желания как-то проявить, показать Себя, у Нее лишь одно стремление — делать то, что угодно Ее Божественному Сыну. Мне тогда же подумалось, что именно это стало для самого отца Кирилла образцом для подражания: он всегда так же отступал в тень, не искал ровным счетом ничего «своего», но только Божиего, того, что, как он любил говорить, служит для «пользы и назидания братии». К слову, о проповедях… Проповеди ведь бывают очень разные — глубокие, интересные, содержащие множество важных фактов, яркие, сильные… Проповеди отца Кирилла — очень простые. Но когда я впервые читал их еще в рукописи, я вдруг понял: в них нет ни одного слова, которое не было бы подтверждено его собственной жизнью, все в них — из собственного опыта, почему и оказывали, и оказывают они на душу человека такое удивительное влияние. Помню, как я был счастлив, когда после многих моих просьб он достал откуда-то и передал мне несколько «томов», переплетенных вручную, и дал благословение подготовить их к изданию. Словно сокровище в руках держал — тем более что и не чаял уже его согласие получить…
Вообще эта связь между словом и жизнью ощущалась в отце Кирилле совершенно особенным образом. И, наверное, в еще большей степени, чем в проповедях, проявлялось это при личном общении. Я помню, как однажды перед исповедью в его келье он повернулся к нам, чтобы сказать небольшое слово, увещание. Он говорил — говорил так, что хотелось слушать и слушать. И вдруг в какой-то момент я понял, что в этой проповеди нет ни одного его слова: вся она соткана из разных фрагментов Священного Писания Нового Завета. И в то же время… В то же время все, что он говорил, было и его достоянием, содержанием его сердца. Я тогда только осознал, что это такое — когда человек, приняв от Бога дар, усваивает его, когда данное становится неотъемлемым. Я знал, что отец Кирилл буквально жил Евангелием, не отрывался от него, знал его практически наизусть (а точнее, наверное, именно что наизусть). Но опять же, именно тогда увидел, что это такое — то, что преподобный Серафим имел в виду, когда говорил, что ум человека должен «плавать в Священном Писании».
Как-то раз я услышал от него после исповеди совет, схожий с тем, о чем говорит преподобный авва Дорофей:
отказывайся от пристрастий, так можно прийти к беспристрастию, а от него — и к бесстрастию.
Я как-то горько и в то же время легкомысленно отозвался на него в том духе, что, дескать, в наше время бесстрастие — вещь вряд ли возможная. И, кажется, причинил этим батюшке настоящую боль: «Что ты! — сказал он. — Это не так, не верь этому! Это враг такие мысли в голову влагает!» И я, опять же, всем сердцем ощутил: не совет аввы Дорофея он цитирует, а о своем личном опыте говорит, делится им.
Эпизод маленький, в чем-то даже забавный, но такой характерный… Мы ждали батюшку в переделкинском храме, он шел к нам со стороны патриаршей резиденции, и кто-то остановил его вопросом. И вот мы видим сквозь открытую дверь: он стоит и беседует с человеком, а откуда-то сбоку подходит женщина, выглядящая вполне прилично, но, очевидно, нездоровая, и начинает гладить его бороду. А он… Он просто продолжает отвечать на заданный ему вопрос. Ее отводят в сторону. Она снова «прорывается» к нему. А он — снова не замечает ее.
Его совершенно не могло смутить, вывести из равновесия то, что постоянно лишает равновесия нас: в нем не было для подобного смущения никакой основы, не было ничего, чем обычно обнаруживается в человеке гордость, самолюбие. Пожалуй, именно это и было в нем самым удивительным: его смирение, такое, какого не довелось и вряд ли доведется увидеть в ком-либо еще. И снова — о связи слова и жизни. Однажды, задавая ему какие-то вопросы о жизни монашеской, я сказал: мне кажется, что основное содержание этой жизни — покаяние. А он возразил: «Нет! Покаяние очень важно, но оно не цель, цель — смирение». И еще — в одной из проповедей мысль о том, что есть смирение, к которому человек понуждает себя. И есть совершенно иное — ставшее устроением, естественным, а точнее — сверхъестественным, благодатным состоянием человека.
И опять же — вчитываясь в эти строчки, отпечатанные на листах пожелтевшей от времени бумаги, я очень хорошо понимал, что и это — не теория, а опыт. И это — из того самого, «ставшего устроением», естественным, а точнее сверхъестественным состоянием.
Игумения Арсения (Себрякова) писала когда-то, что лишь тогда человек может любить ближнего, когда готов уступить ему беспрекословно свое место. Какое место? — спрашивала она себя. И тотчас же отвечала: весь видимый мир. Эта готовность в отце Кирилле была ощутимой, как бы сама собой разумеющейся. Готовность уступить во всем, в чем это не вредно для души. И вместе с тем — поразительная сила и твердость. Та твердость, которая лишь на смирении и может быть основана, в которой нет ничего от жесткости, но одна только определенность и внутренняя ясность.
Мне не раз приходилось сталкиваться с тем, какие перемены происходили с людьми по молитвам отца Кирилла. И тут тоже есть своя особенная черта: перемены эти происходили как бы ненароком, очень «незаметно», но связь прослеживалась крайне четко.
Моя хорошая знакомая, тогда еще совсем молодая девушка, жила вместе с мамой в другой стране, мама вышла там замуж и родила дочь. С течением времени стало понятно, что брак был ошибкой и надо возвращаться в Россию. Препятствие было одно: по законодательству страны младшую дочь практически наверняка оставили бы отцу. Что делать, как быть — было совершенно непонятно. И тогда моя знакомая, будучи человеком даже еще не вполне церковным, написала отцу Кириллу письмо, в котором рассказывала об этой ситуации и сетовала на то, что сестру оставят отцу, а она ему и не нужна на самом деле. И получила ответ, в котором, наряду с прочим, были и такие слова: поскольку сестра отцу не нужна, то забирайте ее и возвращайтесь домой. Такой вот совет, самоочевидный в общем-то. И совершенно неисполнимый. Но делать было нечего: жизнь складывалась так, что в любом случае развод был неизбежен. Трудно это рационально объяснить, да и не нужно, но факт остается фактом: суд принял решение отдать девочку матери. Сейчас она взрослая девушка и живет в России. А старшая сестра многие годы трудится на одном из приходов Москвы. Иначе, как чудом, случившееся она не назовет.
Так же, как и семья, с которой мы ехали как-то в Переделкино: мама, папа и сын — Кирилл. Я спросил их, с чем они едут к батюшке. И узнал, что вопросов у них никаких нет, и проблем, и сложностей никаких особенных. Были — в прошлом, когда врачи сказали, что детей у них не будет. Тогда-то они и приехали к отцу Кириллу в первый раз. И получили совет: а вы… рожайте ребенка. И родился — Кирилл. И они ничего не хотели, кроме как поблагодарить батюшку и показать ему мальчика. «Хотя, — говорил отец, — сколько по молитвам батюшки родилось таких Кириллов!»
Когда отцу Кириллу задавали серьезный, требующий ответа вопрос, то было очевидно, что он молится и просит о вразумлении. И иногда было совершенно явно: ответ есть. А иногда было понятно, что нет — ничего не извещает Господь сердцу. И он мог тогда сказать, например: «А что говорят врачи (если речь шла об операции)? Поступайте, как они советуют». А мог сказать и иначе: «Не знаю».
Наша прихожанка находилась одно время в очень сложном положении: муж решил уехать из России, ей же уезжать категорически не хотелось, но оставить его она не могла. И она попросила меня поговорить об этом с батюшкой. Я передал ему ее вопрос: как тут быть? Он молился, долгое время сидел, погруженный в себя, но ответа так и не дал. Я вышел, ждал в коридоре кого-то из братии, кто еще не исповедовался. И неожиданно дверь кельи отца Кирилла открылась, и он позвал меня — радостный, веселый даже. Ответ у него уже был: «Знаешь, вот что ей скажи: если ей дорог муж, то пусть едет, а потом пусть возвращается — с ним». И она с мирным сердцем поехала. Спустя очень недолгое время муж решил, что отъезд был ошибкой, они вернулись в Москву, и на этом все благополучно завершилось.
Рядом с отцом Кириллом было удивительно спокойно, словно все замирало вокруг. Удивительно тихо, словно безмолвие царило, словно время останавливалось. Удивительно тепло: ты отогревался, и сердце твое оживало. Я помню, как много раз думалось мне, когда я слушал разрешительную молитву, ощущая его руку сквозь епитрахиль на своей голове: «Вот сейчас, покаявшись, в этом удивительном мире и покое и отойти бы в мир иной — ничего больше не надо…»
И когда батюшка был уже прикован к постели, когда едва-едва теплилась в нем жизнь, то же самое чувствовалось в присутствии его — покой, тишина и это тепло. Он лежал — исхудавший, слабенький, чуть живой — и говорил мне в ответ на что-то: «Ты только держись, не унывай!», — так что казалось, что не он поражен болезнью, не он страдает день за днем, а я.
То же чувствовалось и тогда, когда он уже практически не приходил в сознание, когда можно было просто постоять какое-то время рядом, приложиться к его теплой и большой руке, бессильной и вместе с тем наполненной силой. Ни о чем не говоря, ничего уже не спрашивая, не советуясь, а просто радуясь тому, что он еще здесь, с нами, что можно вот так согреться вблизи него, ощутить, как смягчается, умиряется сердце.
А ныне… Ныне закончился его многотрудный земной подвиг. Такой сокровенный, такой удивительный в его смиренном величии. И на душе — радость, оттого, что дал наконец верному труженику Своему Господь упокоение от трудов. И скорбь — потому что мы еще здесь, и как бы по-детски, как бы малодушно ни прозвучало это, но трудно не испытать чувство какого-то горького, хоть и не безнадежного сиротства.
Не безнадежного, конечно. Ведь он, который всегда всех помнил по именам, подчас — даже тех, кто успел побывать у него лишь однажды, — не забудет нас и там, где он сейчас. Не забудет.
Мой духовник, отец Кирилл (Павлов), с котором мы через стеночку прожили много лет в Троицкой Лавре, всегда говорил, что нужно с трепетом и любовью относиться к уставу, богослужениям церковным и быть в послушании Матери-Церкви.
Отец Кирилл даже нам старался не показывать свою духовную жизнь. Приходишь к батюшке утром, а он скрывает, что всю ночь молился. Любая добродетель глубоко целомудренна.
Когда архиепископа Василия (Кривошеина), который жил в одно время в одном монастыре с преподобным Силуаном на Афоне, однажды попросили рассказать о старце, он ответил: «Я ничего не могу сказать, я его тогда не видел. Он не был облечен каким-то саном, духовника, например, через который может проявляться благодать. Он был простым монахом и прятал благодать Божью».
Так же и отец Кирилл. Я никогда не просил его: «Батюшка, помолитесь, как мне поступить в такой-то ситуации?». Я говорил только: «Батюшка, подумайте со мной, как мне лучше тут поступить», — потому что слова о молитве были бы уже поводом к тщеславию.
Когда я только полгода как пришел в монастырь, поступил в Академию и был послушником, меня один владыка звал к себе в иподьяконы. Говорит: «Давай ко мне в епархию, я тебя быстро рукоположу, будешь служить». Владыка был близок к тогдашнему наместнику Лавры. Но я чувствовал, что нужно было оставаться в обители: я еще не оперившийся птенец, куда мне ехать?
Пришел к отцу Кириллу, с которым был тогда знаком всего полгода. Спрашиваю: «Батюшка, как мне поступить? Как волю Божью узнать?». Отец Кирилл отвечает: «Выбирай, куда твое сердце располагает. Можешь идти — а можешь и тут остаться». Я говорю: «Батюшка, я волю Божью хочу узнать», — но чувствую, что он закрылся.
Но я настолько загорелся, что сказал: «Если бы я хотел идти или не идти по своей воле, то я бы к вам не пришел. Я отрекся от своей воли и пришел к вам спросить волю Божью, а вы мне не хотите помочь. Погибнет моя душа — Господь спросит с вас». Отец Кирилл меня обнял, а у меня уже слезы текут, и говорит: «Успокойся, не ходи ты никуда».
После этого у нас с батюшкой контакт появился. А я ответил тому владыке: «Я никуда из обители не пойду, только разве что выгонят». Но на батюшку не ссылался.
Всегда мы приходили к Батюшке со скорбью или проблемой, он поддерживал нас ласковой улыбкой или какой-то шуткой, подбадривал братию. В его присутствии мы всегда чувствовали отеческое тепло. Бывали неразрешимые, казалось, проблемы, но после исповеди и молитв старца всегда все разрешалось и становилось простым и ясным.
Отец Кирилл разделял с братьями и монашеское правило. Мы приходили к нему в келью и молились вместе с ним. Для нас это было большим утешением. Ощущалась благодать Божья. В его келью мы приходили и на духовные чтения. Несмотря на усталость, отец Кирилл читал Библию, святых отцов, устав монашеский и другие душеполезные книги. Конечно, некоторые из нас считали, что не нужно обременять старца и молиться надо в своих келиях. Но эти общие молитвы и беседы очень объединяли братию и дух согревали. У отца Кирилла особый дар духовничества.
Будучи еще студентом в Семинарии, я видел воочию, как братья шли к нему, открывали свои помыслы, исповедовались и выходили с просветленными лицами, утешенными. Укреплялись в духовном преуспеянии. Жизнь монашеская не должна быть застоем в духовной жизни. Поэтому цель христианина и монаха — стремиться постоянно к духовному совершенствованию жизни по заповедям Божьим. Отец Кирилл как духовный руководитель умеет открывать в человеке лучшие качества души. После беседы с ним стремишься к духовной работе над собой, к преуспеянию в этом.
У Батюшки слабое здоровье, он часто болел, но никогда не отказывал в помощи и даже, когда ему совсем было плохо, братия получала от него утешения.
Первыми наставлениями отца Кирилла для нас были при поступлении в монастырь его беседы, на которых он давал нам, послушникам, назидания, как вести себя в монастыре. Ходить на службы, читать Святое Писание, Псалтирь… Как вести себя на службах. Но основное его наставление — как относиться правильно друг к другу. Увещевал, чтобы мы каждый почитали другого собрата выше себя. В этом и заключается уважение к ближнему и любовь. С этого начинается истинное монашеское общежитие, без этого монастыря быть не может. Это основное правило. Себя уничижать, а ближнего возвышать. «И тако исполните закон Христов». Надо убить в себе все страсти, изничтожить в себе и приобрести великую тишину души, любовь друг к другу.
Батюшка всегда учит — только, когда ты сам в себе сжег все страсти, то можешь учить других. Сколько монастырей распалось из-за скороспелых «учителей». Без мудрых, опытных советов, таких, какими наставляет отец Кирилл. Есть, конечно, такие монастыри, которые вроде бы и существуют, но где не любят друг друга. Разве это монастырь, обитель милосердия?
После 50-летнего молчания на Валааме вновь зазвучали колокола, начались службы, и братия из Лавры принимала участие в его восстановлении. Послали туда и меня в качестве духовника немногочисленной братии. Там началась монашеская жизнь. Очень трудная жизнь. Нужны были особые, мудрые советы и старческие молитвы. На первых порах было очень тяжело, и мы часто обращались к отцу Кириллу. Кстати, духовное благословение на открытие монастыря первоначально исходило именно от него, от отца Кирилла. Когда нам предложили поехать, то мы сразу к нему обратились, и он нас благословил. Были такие периоды, когда нам казалось, что это дело невозможное, неразрешимое. Советы отца Кирилла делали проблемы понятными и разрешимыми. По его молитвам опять рождалась надежда, что обитель будет восстанавливаться и возрождаться. И это действительно происходило на деле.
На первых порах отец Кирилл приезжал к нам на Валаам. С ним приезжали другие монахи, и для нас это была большая крепкая поддержка. Каждый приезд Батюшки на Валаам был связан с утешением для братии. Он нас объединял, учил смирению, кротости, терпению.
Был у нас там праздник престольный. Мы после службы пошли в трапезную. Батюшка, ни слова не говоря, сел туда, где сидят послушники. Мы его подняли и стали пересаживать на почетное место. Этим поступком Батюшка дал нам предметный урок из Евангелия — не стремись в первые, не садись на почетное место. Отец Кирилл всегда не только читает Евангелие, но и исполняет на деле его святые слова.
Именно у отца Кирилла мы учились молитве. Как бы он ни уставал за день, как бы он себя ни чувствовал, сколько бы людей он ни принял за день, он всегда вечером приходил в келью, где мы его ждали, и вместе мы исполняли монашеское келейное правило. Батюшка передавал нам свою любовь к чтению слова Божия. Евангелие он читал непрерывно. Это было удивительно. Он припадает к нему, как к живоносному источнику и старается это нам передать. Поэтому он имеет такие дары. Дар суждения, дар любви и другие дары.
Приходилось иногда бывать с отцом Кириллом на лечении, куда его направляли. С первых дней Батюшка начинал читать книги, читать и писать письма. И так все время лечения, «отдыха» в трудах. Уезжая, он заботился о многих. Дивно, но он такой предусмотрительный. Привозил подарки для всех. Для знакомых, близких и даже для птиц. Он любит кормить птиц, котиков и собачек. И в этом его подражание Всеблагому Творцу. Создателю, который помышляет обо всем Своем творении. Отец Кирилл уподобляется всепопечительному Богу, и животные чувствуют его любовь.
Был такой случай. На скиту подвизался один брат, который самочинно занимался Иисусовой молитвой. Одно дело заниматься молитвой по книгам. Другое дело по молитвам опытного старца. Видимо, были допущены ошибки. Однажды, во время молитвы, ему привиделся яркий свет и при этом он почувствовал ослабление духовных сил и телесных. Не мог понять, что с ним. Мы ему сказали, что, похоже, не от Бога это посещение. Обратились за советом к отцу Кириллу. Он помолился и сказал, что это искушение от падших духов. Это прелестное состояние. Главное — опыт смирения, это нам старец всегда и внушал. Занимаясь молитвой, надо не забывать об исполнении Евангельских заповедей. Правильная молитва проистекает из жизни по Евангелию. Тогда и молитва будет истинная, а не прелестная. Этот путь приведет к спасению души, к Богу.
Однажды я был рядом с отцом Кириллом. Ему было тяжело, так как со всех сторон его теснил народ. Мне было видно, как он собирает свою волю и выдержку, чтобы не причинить никому скорби. Такими примерами он ненавязчиво учит нас любви к ближнему и смирению. Всегда во главу угла он ставит любовь. Сам, что говорит, то и исполняет всей своей жизнью.
Мы собрались ехать на Валаам. Сошлись у отца Кирилла в келье за наставлениями. Были немножко в печали и унынии. Батюшка нас утешил, подбодрил, сказал: «Вы будете выше нас». Это удивило нас. Ведь мы чувствовали свою немощность и растерянность перед суровым местом. Батюшка строго нас напутствовал: «Любить надо свои скорби, а не бежать от них в более комфортные условия. На земле нашей много создано обителей людьми, которые лишали себя комфорта и уходили в леса, непроходимые чащи и создавали там чудные храмы с помощью Божьей и молитвой. И потом к ним присоединялись многие, и таких примеров у нас много». Отец Кирилл так и сказал: «Не надо бояться скорбей, суровых условий».
Как-то раз мы приехали с одним собратом к Батюшке. Встретились, попали к нему. Он нас обогрел, утешил. Собрат остался, а я ушел. Он, видимо, пожаловался отцу Кириллу на меня. Батюшка позвал меня и сказал: «Ты будь покротче. Действуй любовью». Мне на всю жизнь это запомнилось. Это было правилом его жизни. К себе построже, а к другим снисходительней.
В первое время решили мы строго поститься. Был уклон, чтобы пищу вкушать только в трапезной. В келье ничего не вкушать и даже не пить. Сначала показалось, что это очень хорошо. Но братья были к этому не готовы. Питание было скудным, и условия климата суровые не по силам. Начались искушения и ухудшения отношений. Возникли напряженность, недуги, лукавство. Не у всех было одинаковое здоровье. Отец Кирилл и тут был с нами. Посоветовал, что надо давать послабление. После этого мы стали больше пить чай и устраивали полдники по благословению игумена. Духовная атмосфера улучшилась, объединяла нас общая молитва Иисусова.
По своем приезде к нам Батюшка прочитал наш монастырский устав и сказал, что он у нас непростой. Трудности были и плоды были. Первые братья приехали в декабре. Они были разные. К примеру, иеродиакон Авраамий прибыл по благословению отца Павла Груздева. Он был родом с юга. При новом климате к 42 годам он быстро потерял все зубы. По настоянию врачей он переехал и Подмосковье. Служил на приходе, но через 2−3 года решил все-таки вернуться на Валаам, хотя врачи ему не разрешали. Уезжая с благополучного прихода иеромонахом, от комфорта, удобных условий и благоприятного климата, он, улыбаясь, сказал приунывшим и полюбившим его прихожанам: «Уезжаю умирать». Это в 45 лет. Вот каков подвиг быть на Валааме. Вот почему отец Кирилл, провожая первых монахов Лавры возрождать Валаамский монастырь, сказал, что там будут те, кто будут выше и лаврских монахов.
Вспоминается и другой приезд отца Кирилла на Валаам, когда он беседовал с братиями. Один брат подошел и пожаловался на свое духовное состояние. Старец, видя его состояние, чтобы поддержать унывающего и вселить в него надежду, ласково сказал ему: «А кто не падал?». Дал понять, что все мы немощны: но надо вставать и трудиться. Грешнику есть покаяние. Батюшка поступал по Евангельски. Ведь сказано — Господь льна курящегося не угасит и трость надломленную не сокрушит…
Одна раба Божия подошла к отцу Кириллу и попросила его святых молитв. Говорит: «Вы ведь имеете дерзновение перед Богом». Отец Кирилл, чтобы отразить всякий повод к тщеславию, сказал кротко: «Да, мы дерзкие». Таким образом, отклонил даже всякий намек к превозношению, к высокоумию. И в то же время призвал к дерзновению, к которому призывал и прп. Серафим Саровский.
Отец Кирилл говорит, что нужно вырабатывать в себе воздержание. Спросил я его, как надо вырабатывать в себе это? Он ответил: «Это кропотливый, повседневный труд. Надо ежедневно быть внимательным к себе, постоянно. Страсти быстро возвращаются».
Своим примером Батюшка учит правильной молитве. Об Иисусовой молитве он сказал так, что: «Надо начинать со смирения и сокрушения сердца своего». Даже про себя, опытного монаха, духовника, наставника других, он сказал: «У меня сердце еще не очищено». Дал понять, будто, даже он несовершенный молитвенник. Показал нам, как и с чего нужно начинать и как труден, но необходим этот путь. С каким поучительным смирением, без позы это было сказано.
Когда он совершал таинства в Церкви, то уходил весь в молитву и пропускал через сердце каждое слово. С него сразу хотелось брать пример и осознание, как нужно молиться. Этот опыт нас очень укрепляет в монашеском житии. Как стяжать добродетели, преодолевать страсти и как приобретать надмирность.
Один из иеромонахов говорил и допустил ошибку. Мы сказали ему об этом, но Батюшка поправил: «Мы, бывает, на внешних моментах заостряем внимание, а главное теряем», — что мы ближнего обижаем, того не замечаем. Есть же правило: «Покрой грех брата твоего». Главное — никого не обидеть, не огорчить. Поддержать, помочь, — вот что должно быть более важным.
Он часто повторяет правило Амвросия Оптинского: «Никого не обижать, никому не досаждать, и всем мое почтение».
Ко мне как-то обратилась одна раба Божья и поделилась своими впечатлениями о Батюшке. Ее привлекло в нем и послужило исправлению и наставлению на путь истинный вот что: «После исповеди и Литургии отец Кирилл вышел, посмотрел на меня с такой любовью. Вручил мне просфору и посмотрел мне в глаза. Это были не глаза, а два больших озера. В них было столько христианской любви и желания о моем спасении!.. Господь все открыл мне через старца. Один его взгляд с любовью дал мне все».
В 1993 году отец Кирилл направил о. Рафаила (Берестова) на Валаам. Тогда тот был иеродиаконом. По приезде на Валаам его быстро рукоположили в иеромонаха и постригли в схиму. Назначили духовником в Гефсиманский скит. Когда он был на Валааме, то если возникал трудный вопрос, он ездил к Батюшке в Лавру и советовался с ним, как ему поступить в том или ином случае. Он рассказывал и о молитвенном общении с Батюшкой, когда ему было трудно в болезни. Лежал он в больнице, и были у него сильные искушения. В этот трудный момент для него отец Кирилл утешал его. Он как бы слышал его голос, как тот дает советы ему. Эти невидимые посещения и слова подействовали на больного укрепляюще. Чтобы проверить, не прелесть ли это была, потом он спросил Батюшку: «Отец Кирилл, так и так, что это такое было? Действительно ты разговаривал со мной или мне показалось?» Отец Кирилл усмехнулся и подтвердил: «Ну, что же, если ты был так расстроен, то тебе нужна была поддержка».
Вот такая духовная связь, это, конечно, через молитву. В то же время это не было прелестным наваждением. Почему? Потому что при встречах всегда эти моменты проверяются. И Батюшка, когда так бывало, всегда подтверждает. Это не надуманное что-то. Такая существует духовная связь, это, конечно, через молитву, совершается такое единение с духовником.
Много монастырей помог создать отец Кирилл. Дивеевский монастырь. Благословил игуменью Сергию. И средства изыскивал, и сестер туда направлял. И Толгский монастырь. И Горненский в Иерусалиме. И еще множество. Все возможное он туда направлял. Еще и Валаам.
В 1993 году отца Кирилла представили к награде, на второй крест. Батюшка решил скрыться и незаметно ушел, когда его награждали. Награду не носил. Пришел как-то в воскресный день на службу. Наместник, будто обращаясь ко всем, грозно говорит: «Отцы архимандриты, почему вы не носите вторые кресты?» Отец Кирилл сразу понял, что это относится к нему, послал келейника и надел крест за послушание. Вот такая смесь — желания избежать славы человеческой и должных кротости и смирения.
Отец Кирилл учит нас: «Если ты даже абсолютно прав, но весь в страсти, в гневе, остановись, не продолжай. Лучше уйди, так как другая сторона, также пребывающая в страсти, тебя не услышит. Раздор, непонимание только усилятся. Истины между вами не будет. Прежде всего мир!» Вслед за Господом отец Кирилл несет всем Его приветствие: «Мир вам!..»
Зашел я по делам в алтарь, там Батюшка исповедовал. Перед ним на коленях стоял архиепископ с послушанием, по-детски в простоте и с таким покаянием!.. После исповеди важный с первого вида архиерей прямо просиял весь и изменился обликом. Это действия молитвы старца.
Другой епископ мне рассказывал, что задолго до его хиротонии, на исповеди отец Кирилл сказал ему: «Трудись, владыка» — и это сбылось. Прошло много лет, а епископ не забыл это — всегда помнит. И еще третий, подобный случай. Как-то я подхожу к келье отца Кирилла, а передо мной стоит игумен. Открывается дверь, и Батюшка его зовет. Говорит ему: «Владыка?». Игумен смотрит на него с удивлением и ничего не понимает. И какое же было удивление, когда вскоре я услышал о его наречении во епископа. Вот такие дары прозорливости у Батюшки. Всегда его слова сбываются. Он часто предупреждал на много лет вперед и о духовных трудностях, опасностях.
Один из братии как-то смущался на другого брата в монастыре. И пришел, стал жаловаться Батюшке на этого брата, что вот, мол, смущаюсь его поведением и вообще хочу уйти. Батюшка строго его осек и говорит: «Знаешь, здесь в Лавре все монахи хорошие! Все добрые, можно сказать, святые. Почему ты так плохо о нем отзываешься? Почему ты его осуждаешь?».
Это строгое внушение так подействовало на жалобщика, так вразумился он, что остался в монастыре и изменил свой образ мышления, свое отношение к братии. Вот такое Батюшкино вразумление. Строгое.
Добрый — это совсем не «добренький». Он бывает и очень строгим.
Как-то отец Кирилл, глядя на братию, задумчиво сказал: «Да, вот сейчас братия многие даже не подозревают, а в будущем многие из них могут стать мучениками».
Когда отец Кирилл был перемещен в Переделкино, и его долго не было, то у братии начинался разброд между собой. Когда же он приезжал в Лавру, то все духовно подтягивались, чувствовали — что-то изменилось. Отец домой приехал! Это чувствовали все сразу до известия об этом, даже еще не видя его. Если отец Кирилл уезжал на лечение, тоже чувствовалось на братии. Возникали охлаждение, обострения. По возвращении Батюшка всем подарочки привозил. Кому грушу, кому веточку винограда, кому еще что-то и сразу братия вся объединяется, чувствуют дух, умиротворение, пробуждение к духовному труду над собой. Начальство тоже добрело. Помню, как-то стоим на службе, наместник грозно на нас смотрит и настроение не очень у всех приятное. Вдруг появляется отец Кирилл. Подошел к Престолу, приложился, посмотрел на всех. Ласково улыбнулся и я вижу, как меняются лица наместника и других. Братия сразу ощущает радость. Это я много раз наблюдал. Вот она — отеческая любовь. Отец приехал, и братья снова осознают общность, единство. Все друг к другу тянутся. Как в Евангелии, когда фарисеи говорили об учениках Господа, что они не постятся и руки не моют, а им сказано было, что когда от них Жених отнимется, вот тогда и будут поститься, скорбеть. А сейчас радость! Так появление и нашего духовного отца приносит нам всегда радость и умиротворение.
Однажды спросили одно ответственное лицо: «Может, другого духовника надо назначить для братии Лавры, вместо больного архимандрита Кирилла?» Тот категорически отверг такой совет, ответил: «Нет. Хоть он и на одре болезни, но мы все находимся у него в сердце». И это сильно ощущается, что он и ныне, в немощи своей, болеет за каждого брата обители нашей и духовно укрепляет всех.
Из книги «Духовник. Архимандрит Кирилл (Павлов)» / Авт.-сост. священник Виктор Кузнецов — М., 2013 — С. 58−84
Отец Кирилл особо не любил рассказывать о своем прошлом. Не говорил он никогда, и не давал повода, чтобы о нем думали с какой-то значимостью. Он всегда кротко, смиренно с тихой улыбкой, тихий голос проповеди. Но когда выходил отец Кирилл говорить проповедь, то весь огромный трапезный храм Троице-Сергиевой Лавры и Успенский собор, где стояли тысячи молящихся, замирал. Люди боялись пошевельнуться или каким-то звуком прервать его проповедь, настолько люди стояли и внимали каждому его тихому слову. Он имел великие благодатные дары — дар прозрения, дар рассуждения, дар молитвы. Этот дар многие те, кто приходили к нему за советом, вспоминают и вспоминают, как будто они общались с одним из величайших старцев древности.
Отец Кирилл не любил говорить о своей подвижнической молодости, ведь молодость тогда для всего его поколения — была война Великая Отечественная. Однажды он дал интервью, в котором рассказал некоторые подробности, о которых старался больше умалчивать по своему глубочайшему смирению. Он сам родом был из Рязанской области, как он говорил, был простым пареньком сельским.
Во время Великой Отечественной войны он был одним из защитников Сталинграда. Ему пришлось защищать один дом, который по сегодняшний день называется Дом Павлова — это как раз в честь отца Кирилла. Он — Герой Советского Союза за оборону этого дома. Он звезду эту золотую никогда не надевал, и только один раз за всю жизнь, как говорят братья из Троице-Сергиевой Лавры, он надел звезду Героя Советского Союза — это, когда закрыли Киево-Печерскую Лавру, стоял вопрос о закрытии Почаевской Лавры, она стояла на грани. И при Хрущеве в 1963 году был поставлен вопрос о закрытии Троице-Сергиевой Лавры. Тогда отец Кирилл надел звезду, поехал на прием и добился, что Лавру оставили в покое. Почаев тогда ЮНЕСКО защитил, а Троице-Сергиеву Лавру защитил отец Кирилл.
Братья называли отца Кирилла даже не духовным отцом, а называли духовной мамочкой, настолько батюшка был любвеобильным. Всегда собрались вечером на чтение в его келью. Старался батюшка тех, кто с гостинцами к нему приходил, всегда каким-то кратким словом наставлять. Читали Евангелие, читали святых отцов, читали душеполезную литературу, задавали вопросы, и батюшка на них отвечал.
В последние годы жизни он уже лежал такой немощный, что он уже не мог разговаривать, постоянно в бессознательном состоянии находился, только присутствовал, как бы жил еще среди нас. Казалось бы, присутствие человека, который уже не мог ни давать советов добрых, ни исповедовать, ни говорить проповеди, ни слова назидания, наставления, но его простое присутствие среди нас было необходимым, потому что среди нас в нашем обществе жил праведник, ради которого Бог миловал нас, живущих здесь. Потому что говорят, не стоит село без праведника и город без святаго. Поэтому его простое присутствие даже те, кто приезжали к нему, они говорили, что даже просто побыть рядом с отцом Кириллом, в той палате, где он лежал, просто рядом постоять, посидеть, такое ощущение было, как бы ты присутствовал у великой святыни, у мощей угодника и праведника божьего.
Смотрите также:
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
Я не знал архимандрита Кирилла лично. Но когда я начал по маленьким кусочкам, тем что были на слуху, узнавать о его духовных советах, наставлениях, то сердце почувствовало что это Настоящий монах, Истинный человек и христианин.
Много всяких и разных «старцев» стало появляться, в особенности после того как Церковь снова обрела свободу участвовать в жизни общества. Но… они как заморские персики и абрикосы. На вид похожи, но начинаешь их нюхать, пробовать на вкус, и понимаешь — они никакие, ни вкуса, ни запаха.
А вот старец Кирилл, это совсем другое дело. Когда я читал книгу монаха Симеона Афонского «Птицы Небесные…», то в ней от слов старца Кирилла, от его советов, чувствовался такой свет мира и благодати, что сердцем понимал — это чудный, дивный старец. Но те маленькие крупинки, осколки, которые собраны в разных источниках, не дают нам возможности вдохнуть душу этого старца, почувствовать ее, осмыслить его путь, его советы, размышления, духовное руководство. Было бы здорово, если бы кто-то из тех людей, которые лично знали старца, которые у него опекались, сделали бы вот такой словесный памятник батюшке. Чтобы они смогли донести до нас, тех кто не знал архимандрита Кирилла лично, истинный портрет современного духовника. Нам не нужно описывать его чудеса, нам не важно исцелял ли он людей или нет. Не совершайте традиционную ошибку популистских жизнеописаний. Дайте нам попробовать его душу на вкус. Донесите нам то, чему он учил, как он это делал, чем руководствовался, как благословлял спасаться. Важно, что он был одним из многих Настоящих, и одним из немногих современников.
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
«Почему для духовенства запрещается второбрачие?» — нужно так... Продолжение
Нет, конечно. Правящий архиерей, вообще-то православный христианин,... Продолжение