Когда человек приходит с большим горем, как священнику его утешить и поддержать?

Когда человек приходит с большим горем — это очень сложно. Это нужно быть самому настолько внутренне богатым любовью к человеку, чтобы это сразу воспринять. Сопереживать очень трудно. Мы как-то привыкли, что можем поучаствовать в похоронах; а вот участвовать в горе человека не каждый может — это большое искусство. Чтобы войти в это состояние и начать помогать человеку — чаще всего нужно уметь выслушивать до конца, сколько бы человек ни говорил.

Горе бывает разное. Человек, может быть, переживает большое горе, а может быть, это промысел Божий. Но участвовать в горе — очень сложно. Для этого нужно быть самому внутренне богатым, духовно богатым человеком.

Здесь даже невозможно и лукавить. В радости мы ещё умеем участвовать, а в горе ещё не научились. Когда человек в радости, и мы сразу переходим на радость. А когда у человека горе, бывает, что не знаешь даже, как помочь. Это очень серьёзно. Но священнику, к которому пришли, нужно хотя бы взять телефон, позвонить через несколько дней: «Как вы себя чувствуете?» Особенно когда люди сильно заболевают, нужно иметь телефон человека, который болен, у которого страдают домочадцы, чтобы в процессе болезни позванивать друг другу.

Я делаю так, просто звоню: «Ну, как там у вас? Что у вас?» — и чувствую, как человеку приятно. Ему легче, когда кто-то с ним разделяет это состояние. Тем более, сейчас так удобно с телефоном — ты можешь позвонить откуда угодно, отправить хотя бы СМС. Я вижу от этого большие плоды. Вот, например, уже третий месяц у одной прихожанки болеет муж, и три месяца я с ними созваниваюсь, мы разговариваем. Неделю назад его перевели в общую палату. Это прекрасно! А человек прошёл этот путь под каким-то наблюдением, и жена болящего имела возможность с кем-то побеседовать.

Я думаю, это один из лучших вариантов, при наличии наших телефонных звонков и WhatsApp, сейчас очень легко поддерживать человека. Только вот так можно поддерживать, сочувствовать в таких моментах — это полезно для человека, и вы начинаете быть ближе. Так, человек совсем незнакомый вдруг через какой-то месяц-два делается тебе родным, и вы уже говорите, как будто всю вечность знакомы. То есть забывай, кто ты. Это один из лучших моментов — поддерживать человека, узнавать о нём, звонить ему, и всё пойдёт хорошо.

Нужно, безусловно, выслушать человека.

И, конечно, можно вместе помолиться. Даже если человек совершенно не умеет молиться сам, он увидит, что об его горе молится священник.

Лет десять назад у меня была такая история. У одной недавно воцерковившейся мамы, у которой уже был старший ребёнок, рождается младенец с очень тяжёлыми пороками. Пока ребёнка пытаются спасти в первые недели после рождения, она тоже лежит вместе с ним в перинатальном центре. Потом её выписывают, а младенца оставляют там, держат под колпаком, снабжают всем необходимым. Через какое-то время ей сообщают, что ему получше, и разрешают забрать его домой. Она забирает, и в ту же ночь, лёжа рядом с мамой на кровати, он умирает. Для неё было совершенно ясно (мы вместе к этому пришли), что этому младенцу Игорю (так его звали; мы его крестили сразу после рождения как положено в случае смертельной опасности) только и нужно было для того, чтобы расстаться с этой временной земной жизнью, находиться рядом с родным человеком; чтобы рядом была не вся эта сложная дорогостоящая аппаратура, а любимая мама. Она это очень хорошо поняла, и для неё это стало утешением.

Какие тут могут быть слова?

Конечно, мы вместе с этой мамой молились, чтобы Господь как-то управил и разрешил эту ситуацию. И для неё было большим утешением, что ребёнок был рядом, родной, что дождался, держался за неё и тихонечко угас.

На этот вопрос очень трудно ответить в общем виде. Разные люди приходят в разном состоянии. Но говорить «это за ваши грехи» я бы точно не стал.

Мне кажется, в каких-то случаях можно, например, привести в пример христиан первых веков, которые радовались, провожая своих усопших, потому что знали, что те уходили ко Христу. Нам не хватает на это веры, но… и т. д.

Еще в такой ситуации часто возникает вопрос «За что?!». Но для того, чтобы нам услышать от Господа ответ на этот вопрос, надо сперва всеми силами постараться принять ситуацию такой, какая она есть. Пока мы её не принимаем, мы ставим между собой и Богом стену своего неприятия; Господь и хотел бы нас утешить, но через эту стену пробиться невозможно — помолитесь и попросите Господа, чтобы дал силы принять.

Можно сказать о первых русских святых Борисе и Глебе, которые могли уклониться от своего страдания, но не захотели этого, потому что захотели подражать Христу в том, что Он тоже не уклонился от страданий.

Конечно, когда к тебе приходят родители, которые потеряли ребёнка, а ты им говоришь: «Радуйтесь!» — скорее всего, они не услышат, и не стоит этого делать. Им надо, наверное, сказать сперва, что и плакать, и горевать — тем более в такой страшной потере — можно и нужно. Но напомнить то, что сказал апостол: «Не скорбите якоже прочие, не имущие упования». Он не сказал: «Не скорбите вообще», а сказал: «Не скорбите как прочие, не имущие упования». Мы не можем не скорбеть, расставаясь с теми, кто нам дорог, даже ненадолго; но у нас есть упование, а оно в том-то, в том-то и в том-то.

Мне кажется, это, действительно, очень важная мысль, которая позволяет соединить наши естественные человеческие чувства и то, что их должно в конечном счёте превзойти. Именно потому, что есть упование, есть и принятие: «Я сейчас не знаю и не понимаю, почему это так, но я знаю, что это не всегда будет так, что будет по-другому», и скорбь моя «в радость претворится».

Хотя это всегда вопрос какого-то конкретного разговора, и молитвы священника в этом разговоре о тех, кто пришел к нему со своим горем, и искреннего стремления разделить этого горе, и какой-то Божьей помощи, чтобы быть услышанным.

Это очень сложный вопрос. Я вспоминаю молитву отца Василия (Ермакова): «Помоги, Господи, мне понять этих людей, найти ключик к их душе, дать им правильный ответ».

Священник же должен молиться, когда он будет разговаривать. Я посоветовал бы к каждой ситуации относиться индивидуально и с молитвой. Священник должен молиться, чтобы Господь дал ему те слова утешения, которые тронут сердце родителей.

Пока Господь не откроет им слух сердца, все слова священника или могут оказаться бесплодными, как горохом об стенку, или могут поранить родителей. Задача священника — испросить у Господа те слова утешения, которые могут залечить эту рану, эту боль и дать возможность нести эту боль дальше по жизни.

Чтобы преподать человеку утешение, очень помогают рассказы из жизни Святых Отцов. Например, я часто привожу моменты из жития мч. Уара Египетского.

Важно, когда происходит скорбь у человека, наставить его читать Псалтырь. Чтение Псалтыри, как показывает практика, снимает скорбь и тяготу с человека. Если читать каждый день понемногу, то станет легче.

Современные священники недооценивают практику чтения Псалтыри в помощи человеку.

Во время обучения в Одесской семинарии один монах сказал мне, что тот, кто не читает Псалтырь, не попадет на Небо. Не надо относиться к Псалтыри, как к чему-то малозначащему! Отцы говорят: «закрывая Псалтырь, мы закрываем дверь в Царствие Божие». Чтение Псалтыри, как показывает многовековой опыт, в том числе опыт монашеской традиции чтения Неусыпаемой Псалтыри, имеет огромное значение, в том числе в утешении человека, теряющего своих близких. Это очень много значит для внутреннего состояния человека.

Также важно дать совет читать Священное Писание. Нужно напомнить, что Евангелие — это самое главное, что чтением Евангелия человек очищается, к нему приходит Господь и приходит утешение.

Помню случай, когда у моей прихожанки умерла дочь. Я им тогда посоветовал съездить на Святую Землю помолиться, и сам молился за них. Они усердно молились и в дороге, и в Иерусалиме — и освободились от той тяготы, которая бывает на сердце.

Но, конечно, когда приходит человек в скорби, нельзя отделаться от него рассказами из житий святых или советами читать Псалтырь и Евангелие. Нельзя просто отослать человека паломничать. Нужно попытаться сгладить горе человека, проявить сострадание и возыметь о нем усердную молитву.

И еще важно священнику делать всё с воодушевлением. Если отпевать, то стараться отслужить так, чтобы всех скорбящих утешить, облегчить их боль, проповедь сказать. Часто сердца людей раскрываются и многие становятся прихожанами прихода, на котором батюшка несет своё служение с воодушевлением.

Если кто-то говорит, что «за грехи», то такого батюшку надо самого сразу запрещать в священнослужении. Как так можно? Не знаю, с каким сердцем и с какой головой может быть священник, чтобы так сказать несчастной матери или отцу!

В отличие от любой другой светской профессии личное состояние души священника является решающим. Если душа черствая, то и ответы будут абсолютно нежизненными, черствыми, неубедительными. А если священник через самого себя пропускает проблемы, с которыми к нему обращаются, то у него вырабатывается способность формулировать правильные ответы на задаваемые вопросы. Потому что без такого внутреннего сопереживания наши слова никогда не будут убедительными.

То, что я говорю, имеет отношение ко всей духовнической практике, а также к произнесению проповедей. Если же проповедник не переживает сам то, что проповедует, то люди это сразу чувствуют и понимают, что в данном случае его слова — как медь звенящая и кимвал бряцающий (1 Кор. 13:1), и достичь души не могут. Если человек живёт этими мыслями, если он через себя их пропускает, через свой молитвенный опыт, то он всегда найдёт правильные слова. Только так.

Это ещё раз свидетельствует о том, насколько сложна, грубо выражаясь, «профессия» быть священником. Насколько всё это завязано с внутренним миром человека. Для того, чтобы быть артистом можно быть и хорошим человеком и плохим, самое главное в другом — уметь изобразить. В этом талант артиста — он изображает, он перевоплощается настолько, что никто не может разобраться, а что у него в душе то по-настоящему.

Священник не может перевоплотиться, это будет видно немедленно. Поэтому, к счастью, среди священников нет хороших актёров, даже и плохих нет. И не надо, чтобы они были. Священник должен говорить то, что есть в его сознании, что является плодом его размышлений, внутренних переживаний, подкрепляя свои слова крепкой верой и любовью к людям.

Другого рецепта и быть не может.

Это настоящая трагедия, когда дети уходят. Самое главное здесь, мне кажется, — постараться выслушать и посочувствовать этому горю. Конечно же, священник должен как верующий человек сказать им, что на этом жизнь ребенка не кончается, ибо его жизнь — вечная. Дети, которые уходят, — это ангелы, они живы, и родители рано или поздно с ними встретятся. Главное — чтобы это встреча состоялась, нужно быть ближе к Церкви.

У меня есть знакомая семья, в которой умер мальчик. Это страшное и тяжёлое горе. В первую очередь нужно выслушать и посочувствовать, вместе с ними поплакать, дать им высказаться. Я им говорю: «Приходите, давайте будем вместе делить все радости и горести». Слава Богу, со временем они стали ближе к Церкви. Они ходят в храм и верят, что их сын жив, и у них родился ещё ребёночек.

Нужны время и молитвы, чтобы проявить участие. Звонить им иногда, постараться ненавязчиво войти в проблемы этой семьи, быть к ним ближе. И чтобы они посредством этого горя обрели в лице священника отца-утешителя, к которому можно прийти, рассказать все свои проблемы, трудности и радости.

Это, может, плохо звучит, но человек ко всему привыкает и может утешиться, если будет с Богом, будет в храм ходить, молиться, исповедоваться и причащаться. Если священник будет проявлять участие, то этим он поможет пережить трудные страницы в жизни семьи.

Когда человек приходит в храм с горем, в первую очередь священнику необходимо иметь желание его поддержать. Самое главное, чего все мы хотим вообще в жизни — чтобы нас любили. Эта потребность души часто забивается какими-то суррогатами и подделками, но она есть. И священнику, и не священнику по отношению к скорбящему человеку важно не свести себя к функционалу, не сказать просто правильные слова, что все мы встретимся, мы же верующие люди, нас ожидает вечность, а если и процитировать апостола Павла о том, что наша скорбь не должна быть как у не имеющих упования, — то не просто процитировать, а сопереживать.

Если не откажешься от сопереживания, Господь положит тебе на сердце те слова, которые нужно сказать. Не стоит превращать себя в религиозный персонал. Человек в Церкви ищет сочувствия, которого не может найти во внешней среде, а не решения проблем по похоронам. Побыть с кем-то душой труднее всего, но как христиане мы именно к этому призваны.

Святейший Патриарх сказал то, что очень хотелось услышать: если священник говорит родителям, что дети болеют или умирают по их грехам, — это профессиональная непригодность. Принцип простой: я знаю, что мои болезни — за мои грехи, а по отношению к другому человеку я не имею права сказать, что дети твои страдают или близкие твои умерли, потому что ты сугубо виноват. Это противоречит самой сути Евангелия.

Относительно душевного утешения я, в общем-то, во всём согласен с отцом Максимом. О духовном утешении я бы добавил, что его подаёт только сам Господь; может и через нас подать, но это не запланируешь — Дух дышит, где хочет. А мы можем молиться и в свою меру должны молиться, в том числе и о людях, с которыми общаемся.

И я не был бы так строг к батюшкам, которые — неправильно, конечно — говорят скорбящим, что они страдают за свои грехи. Может быть, священник неудачно выразился; может быть, действительно ошибался, но, услышав слово Святейшего Патриарха или даже просто более опытного собрата, готов исправиться.

А бывает, что человек нуждается в обличении, отеческом с любовью, но обличении. Скажем, жена бросила мужа, он скорбит и вопиет к Богу: «За что мне это!!?» Напомнить ему, искренне и глубоко скорбящему, что перед этим он 3 года беспробудно пьянствовал, бил жену и изменял ей, не всегда будет «профнепригодностью». Конечно, Святейший Патриарх и отец Максим имели в виду не такие случаи. Но всё-таки…

У нас, священников, много недостатков, но нас самих мало. Я когда служил на Дальнем Востоке в конце 80-х годов, там автобусы были латаные-перелатаные, каких я в Москве никогда не видел. Их до последнего ремонтировали и к ним бережно относились, потому что других взять было неоткуда. Будем молиться и за нас, немощных пастырей, чтобы Господь нас вразумлял, исправлял, смирял, просвещал и исполнял любовью к нашей пастве.