10 января 2019

В немецкой клинике священника ждут не меньше, чем в России — священник Александр Калинский об опыте окормления детской больницы в Кёльне

Германия славится своей системой здравоохранения. Поэтому многие родители с детьми, страдающими тяжелыми, неизлечимыми заболеваниями стремятся пройти курс лечения именно в немецких клиниках. Среди них есть россияне и жители стран бывшего СССР. Получая здесь необходимую медицинскую помощь, они также испытывают острую потребность в духовном утешении.

Об особенностях служения православного священника в немецкой больнице, о мужестве тяжелобольных детей и отношениях с духовенством других Православных Церквей рассказал священник Александр Калинский, клирик храма св. прав. Елизаветы в Висбадене (Берлинская епархия РПЦЗ), много лет нёсший духовное попечение над пациентами детской клиники в Кёльне.

— Отец Александр, на протяжении нескольких лет вы духовно окормляли детей с онкологическими заболеваниями и их родителей в Униклинике Кельна (Uniklinik Köln). Видеть страдания детей и взрослых, нести тяготы и скорбь людей, находить слова утешения, вселять надежду — это тяжелое служение. Как получилось, что вы взяли на себя именно это послушание?

— Как-то меня попросили исповедовать и причастить больного ребенка, который лежал в клинике. Он находился в так называемом Доме родителей (Elternhaus). Такие дома есть во многих больницах. Там могут жить родители больного, бабушка, дедушка, брат или сестра — словом, все, кто пожелает, но только в одной на семью комнате, за сравнительно низкую плату. Ребенок переходит туда во время перерывов между процедурами. Готовят все на большой общей кухне. В Эльтернхаусе живут люди разных национальностей: немцы, турки, арабы, греки, румыны, русские, украинцы, сербы и осетины. Если ребенка забирают в больницу, то один из родителей может постоянно находиться рядом с ним. Для этого в палате ставят еще одну кровать.

И вот я приехал туда, причастил одного ребенка, потом еще одного, потом меня попросили приехать снова. В итоге я стал туда ездить регулярно по воскресеньям.

— Так много времени уходит на исповедь и причастие?

— Конечно, исповедь и причастие — это главное, но основное время уходит на то, чтобы просто пообщаться с людьми. Как с детьми, так и с родителями. Они ведь отрезаны от своего привычного мира, а тут пришел священник, да еще русский. Некоторые родители тоже хотят исповедаться и причаститься. Кто-то стал посещать наш храм. Две пары даже у нас повенчались.

— Помимо совершения Таинств и общения служите ли вы молебны, другие богослужения? Участвуют ли в них дети, в какой мере?

— Да. Например, когда в наш приход приносили Курскую-Коренную икону Божией Матери я привез икону в больницу. Отношение детей к иконе меня поразило. Я отслужил молебен, первый совершил поклоны и приложился к иконе. Не успел отойти, как услышал голос одной из матерей: «Иди, иди к Божией Матери!». Ребенок подбегает к иконе, обнимает ее, как маму, кладет на нее голову и, обхватив руками, стоит, прижавшись. Это же Матерь Божия! Это Мама, а значит, Ее можно обнять. Они видят Ее скорее внутренними, а не внешними очами, воспринимают образ на каком-то детском духовном уровне.

— Как проходил ваш день в Эльтернхаусе? Какая там атмосфера?

— Я приезжал, беседовал на тему воскресного евангельского чтения, что-то читал, иногда показывал фильм. Они сажали меня за стол, наливали чай, и мы разговаривали. В основном за столом были женщины. Мужчины почему-то реже принимали участие в беседах. А женщины постоянно находились в движении. Первое время у меня возникало впечатление, что своим присутствием я им мешаю, отвлекаю их от чего-то важного. Я даже порывался встать и уйти, но меня опять усаживали за стол.

— Понятно, что вы ходили в клинику в рясе, с крестом, у вас длинные волосы и борода… При этом многие, наверняка, впервые видели священника так близко. Как вас воспринимали люди?

— Мне одна женщина призналась, что для нее священник всегда был кем-то далеким и недосягаемым, а тут, оказывается, с ним можно поговорить, чуть ли не потрогать его. Для таких людей приход священника — это некое открытие и радость. Другие наблюдают издалека, потом, через какое-то время, начинают интересоваться, что-то спрашивать. Кого-то поражает, что причащаешь ребенка и ему на глазах делается лучше. Он сам с удивлением говорит: «Ой, я хочу есть!», хотя до этого ему кусок в горло не шел, не было аппетита. Бывает, что люди интересуются жизнью священника. Кто-то из родителей даже был у меня дома, смотрел, как я живу. Потом по ходу общения появлялись другие вопросы: что такое богослужение, как нужно поститься и так далее.

— На какие темы вы говорили с детьми? Общаются ли с ними врачи или другие сотрудники клиники?

— Темы появляются сами собой. Врачи проводят осмотр и уходят, у них нет времени. Есть психологи и педагоги, но они не говорят по-русски. А дети очень хотят, чтобы их выслушали, поделиться чем-то своим. Вот я сижу, а ребенок рассказывает, какой у него компьютер, показывает самолет, который он сделал, телефон. Потом спрашивает, какой телефон у меня. Я достаю свой, он смотрит, начинает мне его настраивать. Они же в свои 12 лет в компьютере разбираются лучше, чем мы. Тема для разговора всегда найдется. Я что-то рассказывал им о себе, например, как до рукоположения был музыкантом и преподавал. Я приходил как священник и в то же время вносил к ним обычную жизнь, которой за белыми ­стенами очень не хватает. Они изо всех сил стараются вырваться из больницы.

— Вы посещали только русскоязычных детей?

— Первое время я причащал только детей из стран бывшего СССР, которые говорили по-русски. Потом местный сербский священник попросил меня его подменить, и я стал причащать сербского ребенка. Глядя на это, румынский священник тоже попросил, чтобы я причащал румынского ребенка. В итоге теперь я стал ходить ко всем православным детям, которые там находились. И, повторюсь, не только к детям, но и, может быть, даже в большей степени, к их родителям. За это время на моих глазах умерли пять детей, которых я причащал. Были в больнице три друга: русский, украинский и сербский мальчики, а остался один русский. Это тяжело. Со временем мое присутствие для людей стало важным и необходимым, меня приглашали на праздники, семейные торжества. Мои взрослые сыновья тоже туда ездили. В итоге отношения с детьми и их родителями стали практически родственными.

— Вы всех детей помните?

— Я помню всех детей, с которыми довелось общаться за это время.

— А ведь среди них были и безнадежно больные дети? Как говорить с ними о такой трудной теме, как тема смерти, подготовки к переходу в вечность?

— Я никогда не знаю, кто безнадежен, а кто нет. Надежда всегда есть. Дети не говорят на эти темы. Родители в обычном разговоре стараются не затрагивать эти вопросы, только на исповеди. Ребенок видит: его друг исчез, а все молчат. И понимает: ага, значит, об этом не надо говорить. При этом все всё, конечно, видят и понимают. Например, я посещал одного сербского мальчика Лазаря. Он радовался, когда я приходил, и благоговейно причащался. Когда его похвалили за хороший русский язык, то он гордо ответил: «Я — русский!».

Он не заговаривал о смерти. После причастия Лазарь показывал мне на своем планшете русский мультфильм, весело смеялся, а вниз постоянно капали слезы. Но он не плакал — это опухоль давила на глаза и закрыть их было уже невозможно. Родители стояли рядом, улыбались и осторожно вытирали белыми платками влажные глаза сына. Они не задавали вопросов, были очень собраны и спокойны. Потом я получил смс, что Лазарь ушел. Я приехал в больницу вместе с сербским священником Младеном Яничем. Он сказал мне: «Служи панихиду, потому что ты все время причащал его». Я запел, а к концу начал петь отец Младен. Потом мы все долго стояли у Лазаря обнявшись. На улице отец Младен мне сказал: «Ты мой брат, понимаешь?». И я ответил: «Да, твой брат». Родители всё это время держались с поразительным достоинством".

— Хотя, казалось бы, эти вопросы священник слышит довольно часто…

— Родители умирающих детей и люди, которые находятся на пороге смерти, об этом меня редко спрашивали. В тот момент, когда начиналась исповедь, человек успокаивался, и я видел, что он чувствует присутствие Божие. Люди в последние часы жизни, уже за рамками исповеди, очень много говорят о любви. О том, как они любят этот мир и как они благодарны Богу за ту любовь, которую они получили. Мужчины обычно переживают, что большую часть жизни занимались не тем: «Зачем я делал деньги, занимался бизнесом и все время куда-то уезжал. Надо было чаще быть с семьей, радоваться, что у тебя есть дети. Ценить каждую минуту, проведенную вместе».

— Не возникает ли у родителей и детей в период лечения и пребывания в клинике чувства отчаяния, озлобленности из-за постигшего их горя?

— Когда ребенок начинает «таять», родители уже внутренне готовятся к его смерти. Есть люди, которые очень четко это формулируют в разговоре с тобой, всё понимают и сохраняют спокойствие, других нужно поддержать. Но в основном это люди очень мужественные. И присутствие священника рядом с родителями в эти моменты тоже очень важно. Утешить словами получается редко. Нужно просто быть рядом.

А сами дети — это настоящие маленькие борцы. Помню, я пришел к якутскому мальчику Иннокентию, он лежал совсем слабый, в кислородной маске. Я спросил, можно ли его сфотографировать. Он по-русски не понимал, ему перевели на якутский. Когда он это услышал, то оживился, сорвал с себя маску, поднялся, встал в позу бойца, сжал кулаки. Это надо было видеть. Потом я показал ему фото, он опять надел маску, лег, и через несколько дней его не стало. Это был настоящий мужчина.

Однажды я невольно подслушал разговор двух мальчиков. Один рассказывал, как ему было плохо, когда делали химию, другой слушал и рассказывал о своих симптомах. Они говорили неторопливо, с достоинством, как два солдата, пережившие не одно сражение. Я слушал и думал, сколько они перенесли в эти годы, как мужественно они об этом говорят. И как многому можно у них научиться!

— А бывает, что дети выздоравливают?

— Да. И это так здорово! Они уезжают к себе домой, потом пишут письма. И приятно, что ты можешь, не лукавя, не пряча глаза, отвечать «да» тем родителям и детям, которые задают этот же вопрос.

— Врач лечит тело, а вы имеете дело с иной сферой, сталкиваетесь с реальными психологическими и духовными проблемами людей, которые, учитывая обстоятельства, воспринимают их особенно обостренно, что порой опустошает?

— Бывает, что после разговоров с умирающими как-то внутренне укрепляешься. Потому что от них идет такая сильная вера, которую в себе не чувствуешь. Они говорят о тех вещах, которые я в принципе знаю, с такой уверенностью, что я убеждаюсь в них еще больше. Например, что Бог — это любовь, что надо быть благодарным за всё, что ты получил в этой жизни, что не замечал, не ценил какие-то простые вещи, и т. д.

К сожалению, священника чаще всего вызывают тогда, когда человеку осталось жить два-три дня, а то и несколько часов. Я имею в виду взрослых. Нужно только объяснить, что такое Исповедь и Святое Причастие, поскольку очень часто люди причащаются на смертном одре впервые в жизни. А бывает, что больной уже лежит без сознания. Спрашиваешь, а что же раньше не звали? Разводят руками, говорят: сделайте что-нибудь. А единственное, что можно сделать, — почитать канон на исход души или послужить молебен о человеке, который долго страждет, а умереть не может. Я такой молебен как-то совершал три раза. Человек, умирая, громко стонал, и никакие уколы не помогали. Родственники обращались ко мне. И когда я начинал молиться, больной переставал стонать. И в итоге тихо умер.

— В России сейчас активно развивается социальное служение Церкви, ширится волонтерское движение. Однако ситуация в сфере здравоохранения в России и Германии неодинакова. В чем вы видите местную специфику в деятельности волонтеров?

— В Германии, как и в России, у волонтеров очень много практических забот: собрать деньги, помочь оформить документы, купить продукты. Надо постоянно переводить информацию на немецкий, распространять письма, искать фонды, заполнять анкеты, сопровождать на юридические и медицинские консультации, устраивать благотворительные ярмарки, вечера, концерты. Хотелось бы, чтобы было больше помощников, к которым можно было бы обратиться в решении этих вопросов.

В самой больнице всё хорошо организовано. Есть переводчик, с детьми занимаются педагоги. Работает школа. Дети лепят, рисуют, шьют и вяжут. Бывает, приходишь к ребенку, а он тебе сам дарит что-то, сделанное своими руками. Священник, волонтер могут помочь им только личным душевным и духовным участием в их жизни. Проявить внимание.

Родители и дети приглядываются к каждому новому человеку. Этот первичный барьер недоверия можно сломать только добрым отношением, искренностью, открытостью. Когда люди просили меня взять их в больницу, я некоторым даже отказывал, потому что видел, что они всё равно уйдут оттуда. Остаются те, кто может реально чем-то заинтересовать детей. Допустим, пришёл профессиональный музыкант и начал учить детей играть на гитаре. Пришла женщина и стала вести дополнительные занятия по математике. Задача волонтера — помочь почувствовать детям, что они не оставлены, заинтересовать их чем-то.

На Пасху и на Рождество группа наших прихожан в Кёльне собирала деньги и покупала подарки для больницы. Всё это заранее оговаривалось с родителями детей. Машина загружалась цветными коробками и сумками, а мне доставалось самое радостное: читать имена и передавать подарки детям.

— Чтобы общаться с тяжелобольными людьми или с их родственниками, нужны ведь и какие-то специальные знания — из сферы медицины, психологии личности, даже психиатрии. Хватает ли вам сегодня знаний, опыта, умения для того, чтобы нести социальное служение в больнице?

— Наш храм в Кёльне — один на несколько городов в радиусе примерно 100 км. Это — зона духовной ответственности прихода. И когда люди нуждаются в чём-то, мы как ­христиане, стараемся ответить на эту нужду. Действуем в режиме реагирования. Например, недалеко от храма есть больница, где лежат особо опасные психически больные люди. Туда проходишь, как в тюрьму, даже просят крест снять, потому что он может быть использован, как оружие. Я туда не рвался. Мне просто позвонили и сказали, что там лежит русскоговорящий пациент, который хотел бы пообщаться с русским священником. Раньше я никогда не общался с такого рода людьми: человек доверяет только мне, считает, что он сидит в плену у зомби-мертвецов, и просит помочь. Как? В семинарии этому не учат. Я обратился к психиатру, который ходил к нам в храм, меня проконсультировали. Господь посылает проблему, но Он же и подсказывает решение.

Каждое общение — это новый опыт. Как-то ко мне на исповедь пришла женщина, у которой обнаружили рак. Она сама оказалась врачом. Мы продолжили общаться, и из этого опыта общения я узнал очень много о том, что ждут от окружающих тяжело больные люди. Когда она выздоровела, я спросил, правильно ли я себя вел с ней? И она сказала: «Да, вы вели себя правильно». Мне было очень радостно. Я потом еще раз специально спросил, чтобы уяснить для себя, как надо вести себя с человеком, которому плохо, которому делают химию. Она ответила: «Такого человека надо просто пожалеть».

Самая грубая ошибка, когда больному говорят: «Возьми себя в руки! Слюни тут распустил» и прочее. Человек уже совершает подвиг: он согласился на химию, он страдает и нуждается в сочувствии. А его пытаются «подбодрить». Я всё это узнал, только разговаривая с врачом, которая всё это пережила сама. То есть знания появляются по ходу погружения в ситуацию. И хорошо, что есть люди, с которыми можно посоветоваться.

Нельзя сказать, что когда я стал служить в храме, то мечтал о таком послушании. Опытные священники говорят, что пастырь должен делать всё, что посылает Господь. Но, начав что-то делать, обязательно доводить до конца, не распыляться.


Беседовал иерей Евгений Мурзин
ЖМП № 4'18

Комментарии

Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или

Замечательная публикация! За мои годы служения в больницах очень много созвучного! Как очень ласковое и теплое дуновение прямо по сердцу!



Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или

Другие новости

Исповедование греховных чувств
Епископ Мефодий (Кондратьев), Каменск-Уральский
30 октября 401 1
Причастие вместо лечения, почему нет?
Протоиерей Лев Махно, Тула
27 октября 564 2
;
«Нет у священника ни власти, ни прав. Только привилегия — любить до смерти» В ПСТГУ обсудили пастырское наследие митрополита Антония Сурожского
25 октября 294 0
Молитвенное правило священника
3 августа 1224 1
;
Что главное в служении пастыря?
15 января 1752 0
Скупость или бережливость?
Протоиерей Артемий Владимиров, Москва
19 декабря 1500 0
Пастырская помощь вернувшимся с фронта и их семьям — запись онлайн-семинара
14 декабря 1360 0
;
Стоит ли привлекать матушку к беседам с прихожанками?
Епископ Антоний (Азизов), Волгодонск
Также ответили
Протоиерей Николай Важнов, Москва
Протоиерей Лев Махно, Тула
13 ноября 1244 0
Запись онлайн-семинара по помощи пострадавшим в результате военных действий "Травма и жизнестойкость"
Епископ Пантелеимон (Шатов), Москва
Кризисный психолог Лариса Григорьевна Пыжьянова
7 ноября 2557 0
Как выстраивать отношения с прихожанами, которые окормляются у запрещенного священника?
Протоиерей Максим Козлов, Москва
Также ответил
Протоиерей Павел Хондзинский, Москва
29 октября 1325 0
Выше поста и молитвы: о послушании духовнику в приходской практике
27 октября 1669 0
Сила любви. Памяти отца Дмитрия Смирнова
21 октября 1044 1
Особенности общения с людьми, пострадавшими в ходе военных действий — запись онлайн-семинара
Епископ Пантелеимон (Шатов), Москва
Психолог Ольга Владимировна Павлова
19 октября 4791 0
Каковы причины вселения беса в человека? И как окормлять бесноватых?
Архимандрит Серафим (Кречетов), с. Акулово
Также ответили
Епископ Пантелеимон (Шатов), Москва
Епископ Алексий (Поликарпов), Москва
Протоиерей Владимир Новицкий, Москва
Протоиерей Артемий Владимиров, Москва
18 октября 15876 14
Как поддержать матерей и жён призывников?
Епископ Антоний (Азизов), Волгодонск

Происходящие события так или иначе коснутся каждого. Нам, верующим, важно... Продолжение

Также ответил
Протоиерей Константин Островский, Красногорск
30 сентября 1882 1
Какие, на ваш взгляд, наилучшие способы вовлечения молодёжи в Церковную жизнь?
Протоиерей Геннадий Заридзе, Воронеж

Не проходить мимо. Надо, чтобы молодёжь видела, что священник пришёл... Продолжение

Также ответили
Протоиерей Лев Махно, Тула
Епископ Николай (Погребняк), Балашиха
Архиепископ Иона (Черепанов), Киев
Митрополит Амвросий (Ермаков), Тверь
И другие...
12 сентября 9810 14
Тайна исповеди и преступные замыслы
Протоиерей Владимир Воробьев, Москва

Исповедь предполагает, что человек кается в чем-то. Если он кается... Продолжение

Также ответил
Протоиерей Константин Островский, Красногорск
6 сентября 2636 2
Если священник перестал учиться — это тревожный признак. Митрополит Тихон о вопросах пастырской подготовки
1 сентября 1359 1
Как готовить к Венчанию невоцерковленных людей
Митрополит Феодор (Казанов), Волгоград
Также ответили
Архимандрит Серафим (Кречетов), с. Акулово
Епископ Пантелеимон (Шатов), Москва
Митрополит Лонгин (Корчагин), Ульяновск
И другие...
25 августа 5938 9
"Начальство всегда ругают" — митрополит Псковский Тихон (Шевкунов) о семейных отношениях на приходе и в епархии
4 августа 2539 0
Крайнее средство: когда можно назначать епитимию
16 июля 1222 0

ПАСТЫРСТВО: духовник душепопечение дети молодежь семья cмерть тяжелобольные епитимьи психология психиатрия
ЛИЧНОСТЬ СВЯЩЕННИКА: духовная жизнь священника пастырские искушения семья священника самоорганизация внешний вид
ПРИХОД: община храм настоятельство внебогослужебная жизнь дети на приходе причт клирос деньги
ТАИНСТВА: Евхаристия исповедь крещение венчание
БОГОСЛУЖЕНИЕ: Литургия постовое богослужение требы отпевание
СВЯЩЕННИК И ОБЩЕСТВО: власти СМИ вузы школы бизнес армия МЧС МВД больницы тюрьмы инославие НРД иные религии гонения
ИЕРАРХИЯ: епископ епархия благочинные МИССИЯ
УЧИТЕЛЬСТВО: проповедь катехизация
СОЦИАЛЬНОЕ СЛУЖЕНИЕ: инвалиды бездомные наркоманы зависимые сестричества
АСКЕТИКА: пост молитва святые отцы монашество
ПАСТЫРСКАЯ ПОДГОТОВКА: призвание образование
ДРУГОЕ: беснование биоэтика богословие диаконское служение каноны 1917 covid подборки новомученики Дискуссия