Я как-то спросил одного греческого архиерея, известного духовника (речь шла об исповеди монахинь и об откровении помыслов, но, мне кажется, здесь всем есть над чем подумать): «Как вообще происходит это откровение помыслов?». И владыка сразу, видно, поняв, о чём я спрашиваю, говорит: «При этом, самое главное, ни в коем случае не ссылаться на других и не рассказывать о них». То есть, если во время откровения помыслов, сестра начинает упоминать кого-то — это уже не откровение помыслов — всё, на этом месте сразу нужно прекращать.
Также рассказал он мне случай, как одна матушка почти час ему исповедовалась (предположим, её звали Клавдия, а её соперницу звали, предположим, Мариамна). Вот, значит, мать Клавдия исповедовалась-исповедовалась, а когда закончила, владыка говорит: «Да, матушка, хорошо. Ну-ка позови мне мать Мариамну» — «Как, владыка? Неужели Вы сейчас будете разбирать все наши с ней неясности в отношениях?» — «Да нет, не буду. Я должен ей разрешительную молитву прочитать» — «А почему ей?» — «Но я её исповедь слышу, значит ей и разрешительную молитву. А ты просто её позови и всё. И как-нибудь потом соберись, поисповедуйся, расскажи мне, чего там у тебя есть».
В пастырской жизни нет каких-то определённых схем — это бесполезно. Есть только подходы и есть Евангелие — как ориентир, как маяк. А в остальном… Нужно рассматривать каждый конкретный случай. Есть исповедницы, которых я, например, не останавливаю в таких случаях, потому что я понимаю, что им просто надо выговориться; а потом, когда она выговорится — вот тогда я уже могу что-то сказать, указать ей на то, что проблема не в тяжёлой жизни, а вернее, так: жизнь утяжеляется из-за того, что она постоянно видит грехи других людей. В принципе, жить в окружении людей недостойных, нечисто живущих — это ещё то испытание, а она ещё, значит, и презирает то, что у них там, на сердце. Так от этого, конечно, любой в депрессию впадёт. Попробуй в отношении своих грехов Господа о чём-то попросить, с Ним поговорить, и станет легче, потому что Господь готов исправлять нас, но не наших ближних по нашей, так сказать, наводке. То есть фактически, погружаясь в грехи других людей, в том числе и на исповеди, ты с Богом не общаешься, и тебе становится ещё тяжелее…
Но перед тем, как это сказать, я обязательно выслушаю. Пускай выговорится человек, потому что яд из раны нужно иной раз и извлечь.
С другой стороны — если я хорошо знаю этого исповедника или исповедницу, и мы, что называется, с ней или с ним уже работаем в этом направлении, если я вижу, что опять съехали на эти рельсы — я, конечно, аккуратно скажу: «Брат (или сестра), ты опять вот в Казань отправился, давай-ка ты в Москву направляй свой паровоз», и, как правило, бывает реакция.
А так, конечно, для священника, это всякий знает, тяжелее всего, когда исповедь превращается в разговор о проблемах и недостатках других людей, а самой исповеди, по сути, нет. Исповедоваться нужно учиться.
Я, например, знаю одного человека — он исповедуется у меня. Мы начали с того, что он мне откровенно сказал: «Владыка, я грехом считаю то, что только сам считаю грехом» — «Ну, ладно, давай попробуем». И вот так год-два продолжалось. Я понимаю, что он рассказывает не всё, потому что он всё остальное просто не считает грехом. Молишься: «Господи, умягчи его сердце. Потерпи, помилуй». Сломать-то нельзя, ведь отгонишь человека. Он потом вообще не придёт ни к кому. И вот я вижу, как с каждым годом его исповедь становится глубже. А как-то я ему напомнил его первую фразу, он говорит: «Владыка, неужели я Вам так сказал?». То есть он изменился.
Исповедоваться нужно учиться, и священнику должен этому деликатно учить.
Но я ещё раз повторю: в пастырском деле нет схем; есть подходы, и есть маяк — Евангелие. Если священник, перед тем как выходить на исповедь, склонится перед Престолом, и попросит Бога, чтобы Он дал силы и мудрость, и разум промолчать, когда надо, а когда надо — и сказать, я уверен, что такой батюшка почувствует, как действует Господь в Таинстве Исповеди.
Я не так давно (хотя, возможно, даже стыдно говорить об этом) понял, что на самом деле на исповеди присутствуют не 1+1, а 2+1. Мы-то думаем (часто думаем), и люди так думают, что исповедь — это собеседование одного человека со священником. Так исповедь строится: «Батюшка, я согрешил тем-то». На самом деле — нет, это беседа человека с Богом. Это два. А вот ещё +1 — это священник, который просто свидетель, через которого совершается Таинство. Он может молчать, может что-то говорить в зависимости от ситуации; но, лучше всего, конечно, будет попросить у Бога сил и разума для того, чтобы говорить и молчать тогда, когда это нужно.
Продолжение...
Митрополит Константин (Островский), Москва
Протоиерей Николай Важнов, Москва
Епископ Пантелеимон (Шатов), Москва
.jpg)
