«Пустите детей приходить ко Мне». Недавно задался таким вопросом: а могут ли малыши сидеть на солее во время Литургии или всенощной, не мешая при этом совершению службы?
В некоторых храмах, особенно в тех, где несколько приделов, дети спокойно сидят на солеях боковых приделов, по краям солеи главного придела, даже на архиерейской кафедре, совершенно не отвлекая служащего священника. Однако, некоторые батюшки и пономари реагируют на это негативно, сгоняют детей с солеи и делают «нагоняй» родителям.
Так как же всё-таки быть, особенно если ребёнок устал, а все лавочки заняты?
Вопрос поступил в декабре 2018 года, но вновь поднят наверх после получения очередного экспертного мнения
В каждом храме могут быть свои правила — где можно сидеть, а где нельзя — решать эти вопросы должен настоятель.
С одной стороны, нужно сохранять в храме благоговение и учить этому детей — не шуметь, не бегать, не валяться на полу. С другой стороны, нужно понимать, что дети не всегда могут выстоять всю службу, и им, действительно, нужно где-то посидеть. Но где и когда можно сидеть детям — решать настоятелю, и нужно придерживаться тех правил, которые были им заведены.
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
Я бы обратил внимание не столько на то, мешают или нет дети взрослым, сколько на то, полезно ли детям вести себя в храме, как на игровой площадке. У кого-то я вычитал замечательную характеристику храма: «Здесь не играют». Как правило дети резвятся в храме во время службы не потому, что им трудно стоять, а потому что родителям непосильно их контролировать.
Сил у детей как раз очень много. Я помню, как нечаянно оказался со своими сыновьями 5 и 3 лет на архиерейской службе, да ещё ждать пришлось час, да ещё речи произносились час. Всего почти 5 часов. У них был такой восторг, что потом всё спрашивали меня, когда мы ещё пойдём на архиерейскую службу.
Но лучше пусть сидят на солее, чем бегают по ней.
Этой традиции уже много веков: «Около 600 г. Иоанн Мосх (ок. 540/50—†619) в своём Луге Духовном рассказывает о детях, запомнивших слова анафоры от того, что они часто слышали их в храме — но, добавляет он, это было потому, что „в те дни был обычай ставить детей во время богослужения перед святилищем“» (Цит по: Тафт Роберт, SJ, архим. Было ли традиционно для ранней Церкви чтение вслух литургических молитв).
«Ставить детей… перед святилищем», но не сажать на ступени спиной к святилищу отдельно от родителей. А мне довелось видеть, как ведут себя некоторые дети на виду у всего храма во время Евхаристического канона. Думаю, многим прихожанам трудновато было сосредоточиться под звуки инерционного автомобильчика и повизгивания. Уж если не могут молиться, то перемещать их в игровую комнату с проведенной туда трансляцией богослужения, а кто постарше, пусть впереди всех молятся.
Да это ещё что. Вот как вели себя в византийских храмах в Золотой Век: «В то время христианская литургия переняла роль места публичных зрелищ у языческого театра, сурово порицаемого отцами церкви. В результате литургия претерпела стремительный скачок в развитии из скромного и таинственного ритуала христиан эпохи гонений.
Алтарный барьер возник скорее из-за заботы о благочинии и безопасности в позднюю античность, когда община молящихся вела себя немногим лучше, чем базарная толпа. Увещевания из «Апостольских постановлений» (ок. 380 г.), призывающие приступать к святому причастию «по чину с уважением и благочестием, и без суматохи», 82 не следует считать просто преувеличением. Поведение прихожан в позднеантичных храмах оставляло желать лучшего. Свт. Иоанн Златоуст в Беседе о крещении Христовом описывает причащение мирян в Антиохии как полную неразбериху: «…приступают не с трепетом, но с давкою, ударяя других, пылая гневом, крича, злословя, толкая ближних, полные смятения».
Каждому, кто вместо благочестивых воздыханий о «золотом веке святоотеческой литургии» предавался изучению исторических документов, не трудно понять, что воздвижение барьера понадобилось для ограждения литургического пространства от бесчинствующей толпы. Хотя святые отцы иногда хвалили прихожан за благочестивое участие в церковных службах, они гораздо чаще сетовали на беспорядок. Златоуст в Константинополе (398−404) жалуется на блуждания прихожан по храму во время службы и на то, что они либо вообще не обращают внимания на проповедника, либо начинают толпиться и толкаться, чтобы услышать его; они либо надоедают, либо раздражают разговорами, особенно во время чтения Священного Писания, уходом прежде отпуста службы, в общем, своими словами и делами. Златоуст воздыхает, что они ведут себя словно на форуме или у брадобрея — или хуже того — как в кабаке или публичном доме. Женщины постоянно привлекали к себе внимание (даже служащего духовенства) разного рода пышными одеяниями, косметикой и украшениями. Молодежь, которую Златоуст называет «скорее мерзостью, чем молодостью» проводила время в храме смеясь, шутя и болтая. Большой наплыв людей на Пасху напоминает скорее базарную толпу, чем общину верных. Люди ходили в храм словно в бани или на форум, без благоговения и духовной пользы. «Лучше бы сидели дома!» — восклицает святитель.
Общение полов в святом храме является предметом многочисленных соблазнов. Златоуст в Беседе на 1 Кор. 36, 5−6 удивляется, что хотя предстоятель приветствует молящихся «миром», суровая реальность такова, что он оказывается лицом к лицу с «всеобщей враждебностью и продолжает: «А здесь великий шум, великий беспорядок; собрание наше ничем не отличается от гостиницы; здесь такой же смех, такой же шум, как в банях, как на торжищах, где все кричат и производят смятение. И это бывает только здесь; а в других местах не позволяется сказать в церкви даже слова близ стоящему, хотя бы кто встретил давно не виденного друга, но делается это вне, — и весьма справедливо… Позвольте и мне сказать тем, которые здесь шумят и разговаривают: разве вы не имеете домов для пустословия? Или нерадите о церкви Божией и развращаете желающих сохранять целомудрие и спокойствие? Но, скажете, нам весело и приятно разговаривать со знакомыми. Я не запрещаю этого; но пусть это будет дома, на торжище, в банях; церковь же есть место не разговоров, а учения. Между тем ныне она нисколько не отличается от торжища, и, может быть, если не оскорбительно сказать, даже от театра: так нецеломудренно и подобно тамошним блудницам украшаются собирающиеся здесь жены! Потому они и сюда привлекают многих невоздержных. Кто искушает или хочет соблазнить женщину, тот, кажется, не считает для себя никакого места удобнее церкви. Если нужно что-нибудь купить или продать, то церковь считается для этого удобнее рынка; здесь об этом бывает больше разговоров, нежели в самих лавках. Кто хочет злословить или слушать злословие, тот найдет и этого здесь более, нежели вне, на торжище. Хочешь ли слышать о делах гражданских, или о домашних, или о военных, — не ходи в судилище, не сиди в лечебнице, есть и здесь, есть люди, которые подробнее всех расскажут обо всем этом; здесь — место скорее всего другого, только не церковь.
Даже допустить, что это риторическая гипербола, можно с уверенностью сказать, что ныне в храмах порядка больше, чем раньше. Неудивительно, что в уже в ранней греческой литругии появились диаконские возгласы: «Прости», «Станем добре», «Перестаньте», «Вонмем!» — к которым, несомненно, Златоуст мог бы добавить: «Оставьте в покое женщин!""(Упадок причащения в Византии и отдаление мирян от литургического действа: причина, следствие, или ни то, ни другое? / Р. Ф. Тафт // Статьи Т. I Литургика. Омск, 2010. С. 336−339).
«Господь ясно сказал в Евангелии: Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне (Мф. 19:14). Я сторонник того, чтобы ребёнок в храме чувствовал себя комфортно».
Как любят у нас эти слова Господа трактовать как благословение вседозволенности! Я совершенно согласен с о. Константином в том, что позволяя детям творить в храме всё чего им только захочется, мы как раз препятствуем им приходить к Спасителю — потому что не воспитываем в детях (что совершенно необходимо) того простого понимания, что храм — это место, где вдут себя иначе, чем дома и на улице. Здесь не ходят когда вздумается, не разговаривают, стоят (в крайнем случае сидят) ЛИЦОМ К АЛТАРЮ (а не спиной — на солее).
Случилось мне как-то петь на клиросе Киево-Печерской лавры Великий покаянный канон (в четверг, когда он читается полностью). А надо знать, что в Лавре канон не читается, а ПОЁТСЯ С КАНОНАРХОМ — кроме ирмосов и припевов, ВСЕ ТРОПАРИ. Служба весьма длинная. Поздно, зима, за окном темно, в храме горят только лампадки и свечи у икон да ещё в руках регент и канонарха. Поют, — простите, молятся! — так, что тишина в храме пои полная. И вот где-то на 7-й, кажется, песни в храме раздаётся детский плач. Плачет не грудничок, но и не большой ребёнок — по голосу, надо думать, лет 3-х — 4-х. Один знакомый мне монах (о котором я совершенно уверен, что он святой) сказал тихонько: «Как же он отомстит мамочке, когда вырастет, за то, что она таскала его на такие службы!»
Есть очень простой вариант: не водить ребёнка в храм на те службы, где ему будет «некомфортно». Вообще комфорт вовсе не является целью христианской жизни. Но пока ребёнок этого не в состоянии понять, его нужно поначалу носить прямо к причастию, чуть попозже — скажем, к «Херувимской», лет в 506 — на всю Литургию, а с 6−7 можно приучать и к вечерним службам. Нужно помогать детям постепенно приходить в храм ко Христу — а не терпеть храм как пытку.
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
Я бы не стал следовать такому примеру. Мне кажется, это ложно... Продолжение