Нужны ли новые формы богослужения, богообщения?

Я, если можно, начну с несерьезного, почти с анекдота: про некую даму из России, которая уехала в Америку и прожила там 15 или 20 лет. При встрече с какой-то своей знакомой, может быть, тоже приехавшей туда же, она с возмущением сказала: «Слушайте, я здесь живу уже 20 лет, а они до сих пор не научились понимать по-русски!».

Если мы хотим поехать куда-то за границу, предположим, учиться или ещё что-то делать, мы прекрасно понимаем, что для этого нам надо выучить язык этой страны. Требовать, чтобы целая страна приспособилась к нам, очевидно, нет никакого смысла. Так вот, Церковь — это тоже град Божий, в том числе, со своим языком. Неправильно требовать, чтобы все подстраивалось под тебя. У нас нет такой проблемы, которая, скажем, была в свое время в церкви западной, когда действительно латынь принципиально отличалась от национальных языков. Хотя, конечно, они тоже с ней были как-то связаны, но тем не менее.

Церковнославянский язык при минимальном усилии возможно понять всякому человеку. Тем более, сегодня доступно множество всяких словарей, справочников, изданий с параллельными текстами, и так далее. Я не вижу здесь проблемы. В разное время по-разному можно было бы говорить о значении языка или его сохранении, но сейчас, мне кажется, он представляет собой ступеньку, на которую нам надо взойти, чтобы приблизиться к святыне.

Иногда я привожу на лекциях пример про священномученика Иосифа Астраханского, которого разинцы убили, когда взяли Астрахань в XVIII веке. Он вышел к ним в полном архиерейском облачении, и они не смели к нему приблизиться, пока не сообразили стянуть с него это облачение, а потом уже легко его убили. Вот, святыня в том числе нуждается и в некоторой защите.

Да, нам сказано: «Шедше, проповедуйте всем язы́кам». Но и про то, чтобы не бросать Святыню псам, тоже сказано. И наше богослужение сегодня, кроме всего прочего, — это некий минимальный, но необходимый барьер, проходя который человек должен почувствовать, что он не просто вошёл в церковь, как он входит в магазин, в офис или куда-то ещё, а что он попал в какой-то другой мир. И на самом деле, если человек действительно серьёзно к этому относится, а не просто хочет получить духовную услугу, то он и должен испытывать трудности. Это правильное чувство: «Мир, в котором я пока еще ничего не знаю, не понимаю, но если я хочу в него, то я буду в него стараться войти. Я потружусь для этого, я что-то сделаю для этого, и тогда только это мне принесет пользу». Это одна сторона вопроса.

Другая сторона вопроса (и об этом, кстати, святитель Феофан Затворник тоже писал), что, да, конечно, внешнее само по себе ничего автоматически не обеспечивает. Можно соблюдать все посты, ходить на все службы, понимать все прекрасно, и тем не менее быть далеким по факту жизни от Христа.

Но это тот путь, который нам Церковь предлагает. Скоро у нас Страстная Седмица, там будет один из отпустов: «…добрейший путь смирения нам показавый». Вот это смирение и есть путь вхождения в жизнь Церкви: «Не Церковь я приспосабливаю к себе, а себя приспосабливаю к Церкви». А если даже этого начального шага не будет, то, скорее всего, ничего остального тоже не будет.

Другое дело, что за этим шагом, конечно, должны следовать другие. А дальше у каждого путь более или менее индивидуализируется, и это уже вопрос общения с духовником, и внутренней жизни во Христе, к которой нам устав церковный указывает путь.

За пределами храма мы оказываемся в совсем другом мире. Мире, который живет другими интересами, другими ценностями, другими событиями, — и мы волей-неволей в него погружаемся, даже просто проходя по улице; кроме того, мы где-то работаем, чаще всего, в каком-то светском учреждении, мы смотрим общие со всеми новости и т. д. Если мы не будем этому миру как-то сопротивляться, то мы в нём растворимся без остатка. Он нас просто поглотит. И, например, пост (не просто как диета, а как способ научиться жить внутренней духовной жизнью) для нас — это средство отделиться от этого мира, это процесс какого-то внутреннего возрастания. Причем это возрастание никогда не бывает прямой восходящей линией -можно подняться, можно упасть и снова подняться. И вот этот внешний каркас богослужения, постов, общецерковной жизни, он помогает нам в этой жизни как минимум удержаться, хотя и не может заменить собой все остальное. Вопрос только в том, чтобы мы это понимали, чтобы мы правильно этим всем пользовались для того, чтобы нам продвигаться во внутренней жизни.

А что касается новых форм богообщения, я не очень понимаю, о чём идёт речь.

За 29 лет моего священства мне никто не говорил, что он верующий и хотел бы быть настоящим христианином, но ему не нравится богослужение по своей форме и атмосфере; или что он долгое время ходил в Церковь, но устал от богослужений, праздников, утренних и вечерних правил, постов.

Много лет у меня было послушание отвечать на письма, которые были адресованы для рубрики «Вопросы к священнику» на сайте «Православие.ру». В первые годы за месяц приходило от 900 до 1000 писем, а позже мы стали получать в месяц 1500−1800 писем. Я их прочитывал. Ни помню ни одного письма, в котором неприятие Церкви объяснялось тем, что не нравится именно богослужение.

В приведенной же статье нет ничего концептуального. Это статья о своих симпатиях и антипатиях. Автор любит духовную музыку, но не имеет любви к церковному богослужению. Это его личное дело, только печально, что человек, который будучи священнослужителем, равнодушен к православному богослужению.

Однако автор этим не ограничивается, а бездоказательно дает уничижительную оценку всей церковной гимнографии, над созданием которой трудились великие творцы: преподобные Иоанн Дамаскин, Косма Маиумский, Роман Сладкопевец, преподобная Кассия Константинопольская и многие другие. Неужели он думает, что все, кто с умилением и благоговейно слушают стихиры Пасхи, песнь Богородицы («Честнейшую Херувим»), «Свете тихий», Покаянный канон св. Андрея Критского, Великое славословие («Слава в вышних Богу») и другие песнопения, не общается с Богом?

Все, что говорит автор, абсолютно не ново. Более ста лет назад священномученик Иларион (Троицкий) в 1916 году писал: «Сложность нашего богослужения — это признак того, что мы живем церковной жизнью. Нечего нам стыдиться своего Типикона и как бы извиняться за него пред просвещенными европейцами или русскими западниками. Невежество и полная невоспитанность в церковном смысле — вот единственные причины высокомерного отношения к богослужебным уставам Православной Церкви» (Письма о Западе. Письмо четвертое. Богослужение).

Автор риторически недоумевает: «Главное — это живая внутренняя жизнь во Христе. Где она? Как до неё дойти, где её взять?». Неужели автор не задумывался над тем, что имеется великое множество святых (не только «позднеантичных», как он их называет, но и живших в 20 веке), которые соединились со Христом. Достигли они этого, исполняя заповеди Божии, участвуя в таинствах, молясь и любя церковное богослужение.

Об этом говорят они сами.

Святитель Иоанн Златоуст: «Духовные песни доставляют великую пользу, великое назидание, великое освящение, и служат руководством ко всякому любомудрию, потому что и слова их очищают душу, и Дух Святый скоро нисходит в душу, поющую эти песни». (Беседы на псалмы. Беседа 11.1).

Святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Как влечет к Себе Господь чрез богослужебные песни, стихиры, каноны и весь состав богослужения и до скончания века будет привлекать избранных верующих, любящих службу Божию! Какое богатство горячего покаяния, сердечного умиления сокрыто в нашем богослужении! День и ночь стояли на молитве многие подвижники, привлекаемые любовью ко Христу, принесли в жертву возлюбившему и любимому ими Христу величайшие подвиги воздержания, молитвы и созерцания». (Живой колос. Слово 121).

Священномученик Сергий (Мечёв): «Связь с миром горним и миром видимым и есть то величайшее, что делает богослужение не воспоминанием, не простым переживанием, может быть и очень хорошим, но временным и индивидуальным, но вечностью, что объединяет всех и вся — мир видимый и невидимый — и здесь, в Церкви, те люди, которые не жили тогда, когда совершались те великие события, теперь участвуют в них, приобщаются к ним как к вечности». («О богослужении»).

Святитель Иоанн Сан-Францисский (Максимович): «Богослужение соединяет в себе молитву, возносимую верующими, получение ими благодати Божией в общении с Ним и назидание верующих. Последнее касается преподания через богослужебные чтения и песнопения вероучения и наставлений в христианской жизни. Богослужение в своем составе содержит всю полноту догматического учения Церкви и излагает путь к спасению. Оно представляет неоценимое духовное богатство. Чем полнее и точнее оно совершается, тем большую пользу получают принимающие в нем участие. Совершающие же его небрежно и сокращающие по лености священнослужители обкрадывают свою паству, лишая ее самого насущного хлеба и похищая у нее самое ценное сокровище». («Единообразие в богослужении»).