Записки «простые» и «заказные». Как относиться к разным практикам?

В древней Церкви не было деления записок на «простые» и «заказные». Такая практика родилась из-за трудностей с финансированием храмов. Но раз уж эта практика сложилась, то тут важна прежде всего порядочность священника по отношению к тем запискам, которые подают в алтарь.

По Уставу само поминовение совершается только на Проскомидии.

И то, что некоторые батюшки устраивают поминовение на ектенье во время Литургии и по сорок минут читают записки — это, мягко говоря, преступление.

Почему я должен стоять и выслушивать целую тираду? И для чего тогда Проскомидия?

Литургия делится на три части: Проскомидия, Литургия оглашенных и Литургия верных. Этого никто не отменял и не может отменить. И Проскомидия существует как раз для того, чтобы поминать всех о здравии и о упокоении. А то, что иногда это поминовение откладывают на потом, чтобы все услышали — весьма опасно и лукаво: «вот, Марья Васильевна, слушайте, как я хорошо поминаю ваши записки!»

Поминовение должно совершаться на Проскомидии: священник читает «заказные» записки, вынимает за каждого частицу и кладёт на дискос. Диаконы и алтарники в это время тоже читают записки, сорокоусты и синодики, которые существуют в каждом храме.

В этом вопросе надо придерживаться такой практики, которая несёт и благородство, и порядочность.

С одной стороны, все «заказные» записки должны быть помянуты на Проскомидии — раз уж ты берешь за них деньги, то берешь и обязанность молиться за каждого — надо быть порядочным. С другой стороны, читать их вслух, чтобы тётя Маша слышала, не надо — это неправильно и удлиняет службу. Святой праведный Иоанн Кронштадтский никогда не удлинял службу, он всех «принесших и ихже ради принесо́ша» поминал на Проскомидии.

Любая записка, поданная в алтарь на Литургию, должна поминаться на проскомидии. За каждое имя должна быть вынута частица, которая в конце Литургии погружается в потир и омывается Божественной Кровью.

Разница между «заказной» и «простой» запиской возникла по причине многочисленности людей на приходах. В некоторых сельских храмах на Литургии присутствует несколько десятков молящихся, и священник имеет возможность за каждое имя вынуть частицу. В монастырских соборах во время Литургии бывает от тысячи до двух тысяч человек. Поэтому весьма искусственно записки разделяются на заказные и простые. Так как заказная записка подается с гораздо большим пожертвованием на нужды храма, чем простая, то заказных бывает немного. Священник успевает помянуть и вынуть за каждое имя частицу, а потом их читает диакон, произнося заздравную ектенью. Простые прочитывают алтарники.

Брат преподобного Никона (Беляева) Оптинского Иван Митрофанович Беляев, который некоторое время был послушником в Скиту Оптиной пустыни, в своих воспоминаниях писал, что в Скиту были толстые книги с записанными в них многочисленными именами для молитвенного поминовения. В скитском храме Усекновения главы Иоанна Предтечи строго соблюдались каноны. Во время Божественной Литургии в алтаре могли находиться только служащие священник, иеродиакон и помогавший им алтарник. Остальная братия располагалась на солее, держа в руках поминальные книги. Когда алтарник сообщал им: «Проскомидия началась», они начинали читать синодики. Такой порядок благословили оптинские старцы.

Милосердный Господь подаст нам Свою помощь, когда видит наши трудности при искреннем нашем желании исполнить свои священнические обязанности. Когда Божественную Литургию служил святой праведный Иоанн Кронштадтский, в алтарь вносили целые коробки с записками и телеграммами, к которых были указаны имена для поминовения. Во время проскомидии он простирал руки над этими коробками и просил Господа Бога помянуть всех, за кого поданы записки.

У нас [в храме свт. Николая в Кузнецах — прим. ред] нет разницы между записками, все записки одинаковые. Я считаю, что коммерческий подход в Церкви — это очень опасная вещь. И в нашем храме все требы совершаются бесплатно — нет никакой платы ни за молебны, ни за отпевание, ни за венчание, ни за крестины, ни за поминовение на проскомидии. А прихожане могут жертвовать сколько хотят в копилку, которая стои́т в храме.

Мы, конечно, напоминаем прихожанам, что приходская жизнь — это наше общее дело, наша общая обязанность; что для того, чтобы приходская жизнь шла нужным образом, нужны средства, и эти средства могут пожертвовать только все вместе, собрать всей общиной. И прихожане жертвуют. Так что мы кое-как справляемся.

Но надо сказать, что, конечно, не получается никакого богатства, совершенно не остаётся каких-то излишек. Иногда бывает трудно. Но когда бывает что-то уж совсем трудное, Господь посылает нам помощь: приходит какой-то богатый человек и приносит нужные деньги. Так мы живём уже десятки лет, и Господь нас не оставляет. Я думаю, что Богу угодно наше желание исполнять заповедь Божию: «Туне приясте, туне дадите» (Матф. 10:8), без всякой коммерции. И, по-моему, это правильно.

Что касается записок, то это вопрос не такой уж и простой. Потому что, с одной стороны, с древности были известны диптихи. Диптих — это две дощечки; на одной написаны имена за здравие, а на другой — за упокой. Тех, кто жертвовал на Церковь, тоже записывали сюда, как бы воздавая им благодарность. Такие поминовения были в Церкви с древности, но всё-таки они никогда не носили характера товарно-денежных отношений. А потом постепенно диптихи приобретают характер записки, который можно подать за деньги. А значит, чем больше записок, чем они дороже, тем больше доход у храма. В России это развилось в особенности, поскольку в России храмы большие и прихожан всегда было много, то естественно, что в больших храмах записок очень много и прочитать их просто нереально.

Например, когда служил отец Иоанн Кронштадтский, то записок были такие горы, что он просто брал их все, приносил к Престолу и говорил: «Господи, помяни всех, кто здесь написан» — и не читал их. И просфоры он даже не все вынимал, а благословлял их, вынимал одну просфору и говорил: «Господи, помяни всех, за кого эти просфоры поданы». И по его молитве было множество исцелений тех, кто был в этих записках записан, хотя их никто и не читал.

А ведь чтение записок само по себе — это же не магия. Какая разница, кто прочитает: алтарник прочитает или священник пробубнит? Это же не волшебство, правда? Понятно, если священник молится от всего сердца: «Господи, исцели эту болящую, у которой сегодня будет тяжёлая операция» — то он может вложить в это своё сердечное участие; и когда мало имён, и маленькая община, и священнику говорят: «Батюшка, помолитесь за этого болящего» — тогда это имеет смысл. Когда его попросили, и он знает, о ком и о чём он молится. А когда горы записок, все имена подряд написаны, и не знаешь кто здесь кто — так ли важно, чтобы он пробубнил эти имена, или чтобы алтарник их пробежал глазами?

Мы прочитываем эти записки, чтобы не быть какими-то модернистами и обновленцами и не рушить традиции. Но, честно говоря, я не могу относиться к этому как к какому-то осмысленному действию. По-моему, когда произносится ектения, то все прихожане должны помянуть своих больных и усопших, потому что они знают, за кого они молятся. Можно дать священнику помолиться за тех, кого он знает, и сказать: «Батюшка, помолитесь за этих и за этих», но только так, чтобы он понимал, за кого он молится — тогда это имеет смысл.

А если просто прочитывать горы записок — то я не думаю, что имеется какая-то большая разница от того, как и кто их прочитает. «Заказные» они или «простые», каким цветом помечены или какая галочка проставлена — я думаю, от этого ничего не меняется.