Психологи выделяют ряд возрастных стадий, этапы развития супружеских отношениях. Можно ли подобным образом выделить какие-либо стадии духовной жизни христианина?
На мой взгляд, привычное разделение прихожан на неофитов и «опытных» ставит последних перед перспективой зацикливания в круге церковных праздников, покаяния в одних и тех же грехах без ощущения, что итоговая цель — Царство Небесное — шаг за шагом становится ближе, и каждое усилие на этом пути имеет свою ценность.
Конечно, есть Лествица. Но о ком можно сказать, что он, справившись с одной своей страстью, теперь может браться за следующую?
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
Тем, кто подвизается в молитве, могут приходить (бывает, навязчиво) помыслы о том, в какой молитвенной мере они находятся. Святитель Феофан Затворник на эту тему советовал всегда говорить себе: «Ничего нет, нечего мерять».
Казалось бы, как же так? Один молится только устно без всякого внимания, другой словесно, третий умно, четвёртый умно-сердечно; бывают и более высокие меры молитвы. Даже и неплохо знать, как ты молишься, чтобы действовать в соответствии со своей мерой и чтобы знать, к чему стремиться.
Знать и учитывать эти вещи можно. Но при этом нужно помнить, что измерению поддаётся только земное. Наше молитвенное усилие, число прочитанных с этим усилием страниц Молитвослова (даже внимательно прочитанных), число молитв по чёткам (даже внимательных молитв), время стояния на молитве можно измерить. Можно определить локализацию ума во время молитвы. Всё это, бывает можно определить, измерить и осмыслить. А возможно это именно потому, что перечисленное — ещё не в полном смысле слова молитва, а наши упражнения в молитве, подступы к молитве. Полезные, ведущие к молитве — пока мы их считаем всего лишь упражнениями и подступами; если же признаём их за истинную молитву, то опасные и едва ли не вредные.
А реальная молитва, которая в сердце и из сердца обращается к Богу, − действие благодати — не может быть измерена. Иногда она бывает скрыта от человека, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26). А бывает, человек слышит молитву в своём сердце и внемлет ей (сердечное внимание). Внемлет, а не сам совершает. Тут действие благодати Божией, а нашего ничего нет, и нечего мерять. Если всё же по дерзости или неразумию прикладываем свои мерки к благодати, она по своей кротости оставляет нас.
А кто исполнит заповедь Божию «возлюби Господа Бога твоего ВСЕМ сердцем твоим и ВСЕЮ душею твоею и ВСЕМ разумением твоим» (Мф. 22, 37), тот о мерах и не вспомнит.
Смотри вперёд, а не назад
Если мы, оглядываясь на прожитую жизнь, видим, что становимся всё лучше и лучше, что сегодня побеждаем страсти, которые побеждали нас вчера, то нужно не радоваться, а опасаться — не сошли ли мы с правого пути. На правом пути человек всё глубже познает свою греховность и одновременно милость и силу Божию. Всё глубже познавать надо, а сравнивать (оглядываться на прожитую жизнь, чтобы гордиться своим преуспеянием) не надо, как и апостол Павел писал: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3, 13−14).
О том, что нужно почитать себя за ничто, пишут в тех или иных выражениях все святые отцы, когда касаются вопроса о пути человека ко спасению. Но пытаться самому себя уговорить, внушить себе самоуничижение, приучить себя к мысли «я хуже всех» — это неверный путь. Всякое самовнушение непрочно и неглубоко, для обретения истинного сердечного смирения оно ничего не даёт. Внутри остаётся гордыня, а на поверхности души — корка из смиреннословия, которая только мешает человеку видеть свою гордость и, следовательно, способствует её разрастанию.
Путь покаяния, в самых общих чертах, состоит в том, что человек посильно старается исполнять заповеди Божии, безропотно терпит всё находящее и старается, насколько Бог даёт памяти, молиться. (Само собой подразумевается участие человека в церковных таинствах.) На этом пути и обретается спасительное смирение, а искусственные приёмы только мешают.
Иной суд Божий, иной человеческий.
Надо учитывать, что у каждого своя мера: что для одного человека может быть восстанием, для другого — падение. Кроме того, надо отличать саму действительность от того, что мы думаем о ней. Бывает, что человек явно и тяжко согрешает делом, а в сердце уже тянется к Богу и начал в душе каяться, хотя внешнее поведение по инерции пока остаётся прежним. Так же и в другую сторону. Внешне бывает всё благообразно, а сердце человека предано греху, и он не впадает в явные беззакония, только потому что пока не представился случай. Человек может спасать утопающего, но делать это ради тщеславия, из ложного стыда перед людьми. Он рискует своей жизнью и, может быть, даже гибнет, спасая другого человека; все его хвалят и восхищаются им, а Бог даже не знает его. Иной суд Божий, иной человеческий.
Но, предполагая, что люди могут внешне согрешать, а в сердце уже стремиться к Богу, не нужно вдаваться в самооправдание. О себе нужно правильно понимать, что, если я грешу делом или словом, то и сердце у меня не в порядке. Если у закоренелого грешника «сердце в порядке», он подобно евангельскому благоразумному разбойнику не оправдывает себя а, безропотно терпя свой крест, непрестанно молится Богу.
Известно, что многие не только физические, но и психические свойства личности могут, хотя бы как склонность, передаваться по наследству. Но это не отнимает у чело¬века свободы. Если человек родил¬ся, скажем, в семье потомственных алкоголиков и преступников, то понят¬но, что у него будет склонность и к преступлениям, и к алкоголизму, но при этом человек сам может этому противиться, может с этим бороться, каяться в этом — и Бог примет его. А может быть, даст ему силы, и он вопреки порочным склонностям и соблазняющим обстоятельствам не впадёт в тяжкие грехи.
А тем, кто оказался в благоприятных обстоятельствах, не нужно обольщаться. Когда человек родился в хорошей семье с хорошей наследственностью, с хорошим откры¬тым характером, по натуре добрый, потому что все предки у него были добрые и радушные, и душевно тёплые, и приятные, и он живёт — все ему рады. А когда он придёт на Страшный Суд, не¬известно, что получится. Ему было дано так много, а как он этим распорядился? И если он хорошей на¬следственностью распорядился пло¬хо, то с него будет за это спрос.
Так что не надо отчаиваться тем людям, которые у себя или своих близких видят какие-то душевные или телесные болезни, трудности в харак¬тере, даже порочные наклонности, у которых наследственность плохая. Бог смотрит на сердце, судит сердечное расположение человека, а не что-нибудь другое. Ни отчаиваться, ни оправдывать себя не нужно, а нужно молиться, терпеть и никого не осуждать.
Святые имели благодать, но так про себя не думали, считали себя ничтожными и духовно нищими, что и делало их путь безопасным. «А кто думал иметь благодать, — пишет преподобный Макарий Оптинский, — тот был водим гордостью и обольщался».
Но, если имели и ощущали действия благодати, почему нельзя было так думать? Преподобный Симеон Новый Богослов пишет: «Приходит благодать Божия в человека, хотя нечистого и скверного, но имеющего сердце истинно благопризнательное. А истинная благопризнательность есть то, чтобы сердцем признавать, что благодать есть благодать». Благой дар Божий, а не плод моих трудов. Истинно смиренный облагодатствованный человек несомненно (как дважды два — четыре!) знает и чувствует, что действие в нём Божией благодати не обусловлено ничем, кроме Божией любви. Ни его подвигом, ни молитвой, ни смирением — вообще ничем его. «Сам я пуст и нечист, и ничем не заслуживаю действующей во мне Божественной благодати», − так не только в мыслях, но и в глубине души видит он себя.
Кто о себе думает, что он человек духовный и поступает всегда, как должно, таким своим гордым думанием уже согрешает, даже если внешне безукоризнен. Но это ещё гордость житейская, а ведь бесы не стыдятся внушать нам, что мы святы, приблизились к Богу. Принятие таких помыслов означает, что мы приблизились не к Богу, а к пропасти погибели.
Сказал Господь: Кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего (Ин.15, 5). И значит, любое дело, даже, по-видимому, доброе, если совершается человеком без Божественного соучастия, оказывается ложным, даже, можно сказать, антихристовым делом. Так как антихрист — это тот, кто «вместо Бога».
Однако понимание того, что мы сами без Бога ничего хорошего сделать не можем, должно быть опытным, а не только книжным. Если человек прочитал где-то, что он сам ничего хорошего сделать не может и опустил руки: ну не могу и не буду ничего делать, то это пагубное нерадение, а вовсе не спасительное смирение.
Мы все свои силы должны положить на то, чтобы потрудиться над своей душой, должны стараться делать добро, поступать по заповедям, приучать себя к молитве. И вот когда на опыте убедимся, что ничего как следует у нас не получается (а у Бога через нас получается), когда познаем свою немощь (и силу любящего Бога), когда ощутим полную безвыходность своего положения (если Бог Сам не вмешается), тогда поймём, что поистине нужно только одно — быть в единстве со Христом («пребывает во Мне, и Я в нём»), и тогда принесём много плода (см. Ин.15, 5).
Спасибо большое за ценный опыт в этом вопросе, но в дополнение к этому хотелось бы ещё поднять тему когда человек оценивает себя как «застрявшего», мол, столько лет одно и то же, те же грехи или тот же грех. Как реагировать на такую оценку себя?
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
или
Если священник в основу своей жизни и деятельности положил именно... Продолжение