Театрально-световые эффекты в храме

Мне представляется важным, чтобы традиции сохранялись, по возможности, неизменными. Чтобы старое не отменялось, если оно не греховно и не ложно и для отмены нет каких-то особенных причин. И чтобы новое не придумывалось, а рождалось в церковной жизни как дар Божий. Это касается и освящения храмов, и пения, и икон, и утвари.

Ничего не имею против афонской традиции раскачивания паникадила, но пусть там и раскачивают; афонские отцы привыкли — им это не мешает молиться; может быть, даже помогает. А если у нас в храме вдруг начнут раскачивать светильники, то мы всем приходом откроем рты и начнём глазеть на диковиное действо, забыв о службе. А если на Афоне перестать раскачивать, то, пожалуй, монахи смутятся — тоже не на пользу пойдёт.

«Свет в храме в определенные моменты богослужения создает торжественность службы, показывает особенность происходящих моментов богослужений» (владыка Вениамин). Это и так, и не так. В зависимости от того, о каком именно свете идёт речь?

Естественном? Да. Он освещает храмовое пространство с разной интенсивностью — «прежде солнечнаго захождения», «по еже заити солнцу мало», в полунощи, на рассвете, в полдень, в часы 1й, 3й, 6й, 9й. Однако особенным образом устроенные окна в храме НИКОГДА, ни в какое время суток и года не позволяют свету естественному отменить ещё один источник света в храме — свечи и лампады.

Если реплика владыки об этих последних, — паки аминь. Указания Типика относительно возжигания свечей и лампад весьма немалочисленны: «должно есть вжигати свещи́», «и пред Владычним образом в тябле, аще имать святый бдение», «в начале же Святаго Евангелия вжигати вся свещи и оставляти горети до заамвонныя молитвы» и мн. др. и вполне определённо говорят о взаимосвязи количества светильников и степени торжества.

Но если говорить об электрическом свете, о каковом собственно и был задан вопрос, то, по мне, утверждение владыки Вениамина к нему никак нельзя отнести. Ну или почти никак. Потому что функцию электрического света не удаётся поднять до символической, она остаётся исключительно утилитарной. Во всяком случае в храме. На Новом Арбате, на каких-нибудь «ледовых шоу», на рок-концерте — да, пожалуй, свето- и цвето-эффекты артистичны и даже претендует на известный символизм (в бытовом понимании этого слова), но в храме… Уж больно грубая это стихия и соревноваться с живым мерцанием лампад, подвижным пламенем свечей, отражениями на фресках, мозаиках, металле, стекле ну никак не может. Попытки иллюстрировать покаяние, изгнанничество, ликование включением/выключением «люстры» нелепо и карикатурно, как, например, нелепо и безобразно на тот же «Свет Христов» взять и включить электрический свет (мне скажут, — когда-то здесь вносили светильник и проч. и проч., но как бы то ни было эта свеча давно осмыслена как икона Света Истинного, т. е. как символ, а прикладное её назначение утрачено). Так же нелепо ходить с каждением на 103 псалме с фонариком. Или, как предлагал некогда один гиперсовременный игумен (некто иг. Иннокентий (Павлов)) — вместо свечей и подсвечников делать лампочки, бросил монетку, лампочка и зажглась… (такое нередко можно увидеть на Западе).

Даже в качестве фона электр. свет способен погубить те — уже упомянутые и другие — редкие световые образы, что ещё сохранились в приходском богослужении: светильник на Предначинательном псалме, свеча на «Свет Христов», преднесение свечи на херувимской, Рождественская свеча и др. Эти символические светы «тонут» в ярком, «вокзальном» освещении и не «работают» должным образом.

А уж попытки электрическим лампочкам взять на себя символические функции, повторюсь, нелепы и карикатурны… Ну м.б. только в самом первом приближении и только в одном случае: когда все они погашены (например, на 6-псалмии). К этому как раз, думается, и стремятся упомянутые иг. Всеволодом «собратья». А уж то, что затем приходится снова включать электричество, суть издержки привычки: мы привыкли быть (в смысле бытовать) при свете (как и — при шуме и изображении: повсеместно и непрерывно бубнящее радио, мелькающий тв-ящик), в то время как на том же Афоне норма — полумрак, а уж он расцвечивается (и рассвечивается) так или иначе в зависимости от праздничности службы.

Самоочевидно, что общий свет мешает покаянной сосредоточенности тропарей Триоди (как в течение всего года псалмам 6-псалмия — этого «маленького Великого Поста») — «покаяния бо псалмы исполнены суть и умиления… яко самому Богу невидимо беседующе и молящеся о гресех наших… очи имуще долу, сердечныма очима зряще к востоком, молящеся о гресех наших, поминающе смерть и будущую муку и жизнь вечную». А если не самоочевидно, то обращаемся к традиции (по-русски: преданию), зафиксированной в Уставе: «свещи угашати по конечном Трисвятом», т. е. как раз к 6-псалмию.

Функция электричества, как сказано, утилитарная: освещать страницы книг (т.н. фаносы на том же Афоне направлены строго на раскрытую книгу, свет их не рассеивается, и даже они угашаются, как только пение/чтение переходит на другой клирос), столик, где пишут записки, ну «вход-выход» и т. п., ведь современный городской храм освещается ещё и для безопасности, есть нужда организовать большое числа прихожан, часть из которых случайны-впервые-растерялись-дети разбежались и т. д. и т. п.

Но иллюстрировать — нет. Только «иллюминировать».

Отмечу также, что возжигание/угашение настоящего паникадила и прочих свечей на том же Афоне не одномоментно: щёлк — и сразу много света, чик — и темно. Пока учиненные монахи возжгут/погасят все свечи… Храм наливается светом постепенно (как рассвет) и угасает свет постепенно (закат).

Мы у себя заменили все выключатели диммерами, чтобы хоть как-то сгладить углы, смягчить перепады освещения, раз уж никак нельзя от него отказаться. И стараемся поменьше да пореже «щёлкать». Когда-то тоже пытались что-то иллюстрировать, да давно оставили эти опыты.

Интересующихся отсылаю к давнишней статье Михаила Юрьевича Кеслера «Свет в архитектуре православного храма» kesler.ortox.ru/2013/01/09/svet-v-arxitekture-pravoslavnogo-xrama/,

а в качестве дополнения к приведённым в ней цитатам помещаю — прося прощения за объём — обширную выдержку из А. Ф. Лосева (5я гл. «Диалектики мифа»), при всём экстремизме его суждений, нельзя не признать известной их меткости:

«Определённую мифологию имеет солнечный свет. Определённая мифология принадлежит голубому небосводу. Зелёный цвет деревьев, синий цвет далёких гор, лиловатый и красноватый цвет зимних сумерек, — всё это я мог бы изобразить здесь в подробном и наглядном виде. Однако увлекаться этим не стоит в очерке, преследующем одни лишь принципиальные цели. Можно разве указать на мифологию электрического света, так как поэты, спокон веков воспевавшие цвета и цветные предметы в природе, покамест ещё недостаточно глубоко отнеслись к этому механически изготовляемому свету. А между тем в нём есть интересное мифологическое содержание, не замечаемое толпой лишь по отсутствию вкуса и интереса к живой действительности. Свет электрических лампочек есть мёртвый, механический свет. Он не гипнотизирует, а только притупляет, огрубляет чувства. В нём есть ограниченность и пустота американизма, машинное и матёрое производство жизни и тепла. Его создала торгашеская душа новоевропейского дельца, у которого бедны и нетонки чувства, тяжёлы и оземлянены мысли. В нём есть какой-то пафос количества наперекор незаменимой и ни на что не сводимой стихии качества, какая-то принципиальная серединность, умеренность, скованность, отсутствие порывов, душевная одеревенелость и неблагоуханность. В нем нет благодати, а есть хамское самодовольство полузнания; нет чисел, про которые Плотин сказал, что это — умные изваяния, заложенные в корне вещей, а есть бухгалтерия, счетоводство и биржа; нет теплоты и жизни, а есть канцелярская смета на производство тепла и жизни; не соборность и организм, но кооперация и буржуазный по природе социализм. Электрический свет — не интимен, не имеет третьего измерения, не индивидуален. В нём есть безразличие всего ко всему, вечная и неизменная плоскость; в нем отсутствуют границы, светотени, интимные уголки, целомудренные взоры. В нём нет сладости ви́дения, нет перспективы. Он принципиально невыразителен. Это — таблица умножения, ставшая светом, и умное делание, выраженное на балалайке. Это — общение душ, выраженное пудами и саженями, жалкие потуги плохо одарённого недоучки стать гением и светочем жизни. Электрическому свету далеко до бесовщины. Слишком он уж неинтересен для этого. Впрочем, это, быть может, та бесовская сила, про которую сказано, что она — скучища пренеприличная. Не страшно и не гадливо и даже не противно, а просто банально и скучно. Скука — вот подлинная сущность электрического света. Он сродни ньютонианской бесконечной вселенной, в которой не только два года скачи, а целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься. Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплющаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею — не исполнять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистично для православного — живой и трепещущий пламень свечи или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в которых нет живого огня — в печи, в свечах, в лампадах, — страшные квартиры».